– Да, да! – почти выкрикнула Соня. – Только как, если специалисты, академики не смогли? Как я верну ему память, заставлю его мозг работать? Что я могу? – на ее ухоженном лице вспыхнул яркий лихорадочный румянец. – И, вообще, непонятно, несут ли они хоть какую-то ответственность за то, что делают. Может просто кому-то понадобилось материал для диссертации собрать, а? Иначе зачем эти бесконечные эксперименты с Игорем? Ты помнишь, каким он был, помнишь? – Со злобными искрами в глазах и горящими щеками Соня казалась не похожей на себя. – Он был человек, разумный. И мужчина. И живой! А сейчас? Его насильно превращают в растение! Неужели незаметно? Кто за это будет отвечать? Я? Они на меня хотят все повесить?! Я живу в аду! Ты это понимаешь?
– Соня, милая, успокойся! Выпей что-нибудь, – Андрей, обескураженный ее невероятной горячностью, вложил ей в руку бокал с вином. – Не надо так! Прошу тебя, не расстраивайся! Давай спокойно обо всем поговорим, хорошо? Не нужно так нервничать, пожалуйста…
Через несколько минут Соне, казалось, удалось прийти в себя и она с каким-то отрешенным видом и леденящей обреченностью в глазах смотрела на Андрея, который нежно и даже трепетно гладил ее руку.
– Никто не виноват в том, что происходит. Ты ведь прекрасно это знаешь, Соня… Сейчас изменить ничего не возможно. У Игоря такая травма, лечить которую еще не научились. Поверь, что им занимаются лучшие врачи. Пока вот так… Но доктора говорят, что шансы есть. Ему нужна вера и поддержка. От него самого зависит очень много. Но что он без тебя? Ты для него единственная женщина на всем белом свете. Да и не только женщина… Но и жена, и любимая, и дом, и вся его семья…
– Ой, перестань! – Соня вырвала руку. – Это ты сейчас так говоришь, когда Игорь заболел, причем так тяжело, что никто не знает, что делать. А раньше? Да его же ничего, кроме работы, не интересовало. Да, я была… Номинально! Как и наша семья… Теперь вдруг оказалось, что я играю важную роль в его жизни, – она прерывисто выдохнула, дернув рукой.
– Я не верю своим ушам. Что ты говоришь? Соня, где ты? Спустись на землю! Здесь всегда так. Хорошо – плохо. Сладко – горько. Приятно, а потом больно. Реальная жизнь очень далека от сказки! Хочешь на другой маршрут пересесть? Так и там будет то же самое, только в иной форме. Трудностей испугалась?
– Трудностей? Какое выверенное слово! Нет! Я в ад не хочу возвращаться! А ты захотел бы? Что смотришь такими глазами? Чему-то удивляешься? – Трясущимися, как в лихорадке, руками Соня поставила опустошенный бокал. – Никто не говорит мне правду, – голос ее начал вибрировать. – Я это вижу, чувствую… Скажи, почему меня к нему в госпиталь не пускали? У моей мамы столько знакомых врачей, грамотных, хороших специалистов. Если ваши так называемые профи не в состоянии помочь Игорю, почему нельзя обратиться к другим? Что все это значит? И откуда у него такая странная травма взялась? Проводят научный опыт с моим мужем вместо кролика? А я избрана на почетную должность прислуги? Так пусть благодарная страна найдет ему сиделку с железобетонной психикой, которая смогла бы находиться в этом аду круглосуточно. А если ни одной дуры, подобной мне, больше уже не живет на свете, значит…
– Соня, а в чем вина Игоря? – резко перебил ее Андрей. – В том, что он отдал себя родине? Всего отдал! Просто подумай об этом спокойно… Народ живет, мирно спит ночью, детей растит. Кто-то ворчит от скуки и упивается своим вечным недовольством, а кто-то ради того, чтобы это все обеспечить, терпит невыносимые муки… Но как по-другому? Ты знаешь?
– Послушай, Андрей. Мой муж сознательно выбрал себе такую работу, он стремился служить стране, в том числе и ценой своего здоровья или жизни. Но я… не подписывала никаких контрактов. А сейчас меня принуждают это сделать насильно просто потому, что моя фамилия Сгорина, – Соня взглянула на него, но Андрей будто окаменел, лишь взбухшие на скулах желваки выдавали внутренний вольтаж. – Тогда объясни мне, пожалуйста, в чем разница между моей ситуацией и той, когда людей закапывают в землю живыми. Как поднять эту ношу? Кто поможет мне, а не Игорю, кто? С ним носятся, как с торбой, а меня будто совсем нет; просто пустое место там, где когда-то была я, молодая, здоровая и красивая. Меня заставляют принести жертву, а у кого есть такое право? Почему я должна стать старухой, больной и брюзжащей, и в озлоблении доживать вместо того, чтобы жить? А потом народ просто плюнет в мою сторону и в какой-нибудь поликлинике еще обзовет и унизит от всей благодарной души. А я вытрусь кружевным платочком и вернусь домой к своему героическому мужу-растению, отдавшему себя родине. Так? Поступить я должна так?