Он напоминал профессора Преображенского из «Собачьего сердца». «Да, я не люблю пролетариата», – печально согласился профессор. Именно ПЕЧАЛЬНО. Дескать, и рад бы полюбить, да не получается. И только сейчас Стекольщик поведал мне отчего. Я знал, что у Якова Максимовича пять лет назад погиб сын Саша, курсант Рязанского десантного. Чабан подробностей не рассказывал. Другие говорили, что несчастный случай. Ходили слухи, что пьяные подонки вдесятером напали и ножом ткнули, когда Сашка махаться стал. А оказывается, сына Чабана не пьяная шпана жизни лишила. Точнее, шпана, конечно же. Именно шпана, пьяная и наглая. Только шпана была одета в ментовскую форму. Менты те молодые были, чуть старше Сашки. И конфликт тот дурацкий вышел из-за девчонки. Менты на следствии говорили, что хотели лишь попугать курсанта. Надеть наручники, вывести в лес, растолковать, кто «большой», а кто «салага». Только не учли, что наручники на курсанта десантного училища надеть не так-то просто. Втроем одолеть Сашку они в рукопашной не смогли, потому самый нервный из них схватился за табельное оружие. Пять пуль в упор выпустил, две в сердце. Тело вывезли за город, закопали. Такие вот менты. Не менты даже, мусора. Другого слова не подберешь.
– Видишь, как все перемешалось, Валентин… – рассказав историю Чабана, произнес Стекольщик. – Все против всех. Твои приятели полчаса назад подожгли один из моих складов и подобрались к фабрике. Вы профи высокого уровня, готов признать и снять папаху. Но вы понятия не имеете, где главный наркозавод и схрон. Вы сдохнете, сгорите, но никогда не обнаружите его.
Чабан жив. Жив Кентавр. Значит, жива и девушка Антонина. Высокая, застенчивая медсестричка с нежным милым личиком… А я вот здесь, перед этой гнидой стою чуть ли не навытяжку.
– Что предлагаешь, Павел Робертович? – произнес я, стараясь сохранить душевное равновесие.
– Как и раньше. Труп Черного Генерала – ваша доблесть. Гибель Ушкова трагическая случайность. Устраиваешь пресс-конференцию и все недочеты валишь на «контору». На погибшего Булышева и его начальника Сладкова. Его после серии газетных параш Ланковской ждет неминуемая отставка. Но… Самое главное – ты забываешь про самолеты, склады, опий-сырец и прочее. Ничего этого нет и быть не могло. Подлая выдумка Булышева и его начальника, чтобы оправдать существование своего управления… И твои сослуживцы все забывают. Сейчас ты свяжешься с ними по телефону, – Стекольщик, не опуская оружия, вынул из кармана спутниковый телефон, – и скажешь, чтобы немедленно прибыли сюда. Жизнь я им гарантирую, но за поджог склада им придется отработать. Точнее, вам вместе.
После этих слов сразу две пули ударили у моих берцов, и я невольно отступил на полшага назад. Стекольщик даже не усмехнулся. У него было непроницаемое, точно окаменевшее лицо.
– После взрывов башен торгового центра в 2002-м году весь наркобизнес перешел под контроль США. Точнее, их спецслужб, – не меняя выражения лица, проговорил Стекольщик. – Ни одно «урожайное поле» не было уничтожено. По моим данным, ЦРУ заключило союз с колумбийскими кокаиновыми баронами. Произошла смена караулов. Это хорошо, подполковник Вечер?
– Никак нет, – по-казарменному тупо ответил я.
Другие слова не нашлись.
– Бери телефон.
Мне ничего не оставалось, как протянуть руку и взять аппарат. Короткий ствол пистолета-пулемета фиксировал каждое мое движение. Я набрал мобильный номер Чабана. Если Яков Максимович жив, то сейчас я должен буду…
– Слушаю, – после первого же звонка раздался знакомый голос нашего командира.
– Чабан, ты рядом с фабрикой, я знаю, – проговорил я.
– А ты где? – спросил, в свою очередь, не умевший ничему удивляться Яков Максимович.
– В самолетной ассоциации, – ответил я.
Стекольщик едва заметно кивнул. Сейчас я должен буду сказать Чабану, чтобы он немедленно прибыл сюда.
– Чабан… – начал я. – Нужно немедленно…