Победитель

Пройдя через ворота фермы, я поворачиваю направо. В поле зрения появляется мужчина. Он выглядит на свои шестьдесят шесть. Его голова обрита наголо. Рост соответствующий.

– Чем я могу вам помочь? – спрашивает он.

В его голосе и сейчас улавливается легкий бруклинский акцент.

Когда «Шестерка» явилась поджигать Фридом-Холл, Арло Шугармен с ними не пошел. Он не верил, что разрушениями можно чего-то добиться. В конце концов он оказался втянутым в события, которыми не мог управлять, и был вынужден вести жизнь беглеца. Расскажи я ПТ правду, как бы поступил мой старший друг? Решил бы арестовать Арло и предать суду? Или увидел бы ситуацию под моим углом зрения?

Не знаю. В любом случае решение принадлежит не ПТ, а мне.

– Передышка закончилась, – говорю я. – Вам нужно снова пускаться в бега.

– Что вы сказали?

Задняя дверь фермерского дома шумно распахивается. Оттуда выскакивает Кельвин Синклер. Увидев меня, он торопливо идет к нам, явно обеспокоенный моим вторжением. Но мужчина с бруклинским акцентом поднимает руку, делая знак остановиться.

– Я догадался, что вы по-прежнему живы, – говорю я. – Кто-то другой тоже может догадаться.

Мужчина смотрит на меня так, словно вот-вот скажет, что я его с кем-то спутал, или затеет спор. Но вместо этого он кивает и говорит:

– Спасибо.

Я смотрю на Кельвина Синклера, потом снова на Арло Шугармена. Меня подмывает спросить, чтó они теперь намерены делать. Но я не спрашиваю. Свою часть я выполнил. Остальное зависит от них. Я поворачиваюсь и иду вниз по склону холма.

По пути домой мне нужно сделать еще одну остановку.

В Хикори-Плейс я сворачиваю с шоссе в длинный проезд. Он приводит к роскошному старинному дому. Я вновь в Нью-Джерси. В этом доме живет Эма со своей матерью, кинозвездой Анджеликой Уайетт. Вскоре я замечаю обеих, стоящих у входной двери.

Думаю, теперь вы уже догадались, что я никому не рассказал об услышанном от Патриши. Она застрелила монстра, который, по моим представлениям, ничем не отличался от Тедди Большого Т. Лайонса. Он бы и дальше продолжал истязать и убивать. Патрише, сделавшей для людей столько хорошего, незачем расплачиваться за поступок своей юности. Здесь надо упомянуть о некоторой моей пристрастности, поскольку это решение почти идеально вписывается в рассказываемую мной историю и отвечает моим корыстным интересам.

Я не хочу, чтобы мой отец и вся семья оказались жертвами скандала.

В любом случае я считаю такое решение справедливым. Вы можете не соглашаться. Тем хуже для вас.

Я останавливаюсь и выхожу из машины. Эма распахивает дверь, бежит ко мне и тут же повисает у меня на шее. Она крепко обнимает меня. Я чувствую, как в груди что-то приоткрывается.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает она.

– Клёво.

– Вин!

Эма утыкается лицом мне в грудь. Я не возражаю.

– Что?

– Не говори больше «клёво». О’кей?

– О’кей.

Я смотрю поверх плеча Эмы и вижу, как ее мать внимательно глядит на нас. Анджелика вовсе не рада меня видеть. Я встречаюсь с ней глазами и пытаюсь ободряюще улыбнуться, но улыбка не оказывает желаемого действия. Анджелика не хочет моего присутствия в этом месте. Я ее понимаю.

Повернувшись, Анджелика уходит в дом.

Эма размыкает руки и смотрит на меня:

– Ты мне расскажешь всё-всё?

– Всё-всё, – отвечаю я.

Но я не уверен, что исполню ее просьбу.

Я смотрю на лицо дочери и мысленно переношусь во вчерашнюю ночь.

Я в постели с Хеленой. Звонит мой мобильник. Это Кабир.

– У нас большая проблема.

– Какая?

– Мы упустили Трея Лайонса.

Я вскакиваю с постели, пугая Хелену.

– Подробности! – требую я.

Но вам эти подробности не нужны. Вам незачем знать, каким образом мои люди потеряли из виду внедорожник Трея Лайонса. Это произошло на Эйзенхауэр-парквей. Вам незачем знать, как я догадался, что в «Дакоте» у Трея Лайонса были соглядатаи, которые заметили Эму и проследили за ней. Вам незачем знать, почему я был настолько глуп, что не догадался об этом раньше. Вам ни к чему подробности моего звонка Анджелике в два часа ночи, когда я сказал, чтобы они с Эмой немедленно спустились в подвал и заперлись там. Вам незачем знать, на какой скорости я летел туда, как оставил машину на шоссе в Хикори-Плейс, а сам побежал по проезду, надев очки ночного видения и сжимая в руке самозарядный «дезерт игл» 50-го калибра. Вам незачем знать, как я заметил Трея Лайонса, проникающего в дом через заднее окно. И вам, конечно же, незачем знать, что я не окликнул его, не приказал поднять руки и не дал шанса сдаться.

Вам все это может показаться еще одним оттенком серого. Нет, не угадали.

Все было просто. Эта ситуация была черно-белой.

Он явился за моей дочерью. За… моей… дочерью.

– Не стой тут, – говорит Эма. – Идем в дом.

Я киваю. День теплый, солнечный. Голубизна неба такая, какую может сотворить только небесный художник. Эма идет впереди. На ней топ с тонкими лямочками, поэтому мне видна часть ее спины. Когда мы подходим к двери, я замечаю знакомую татуировку, мелькнувшую между лопатками дочери…

Может, это Tisiphone abeona?