Победитель

Тем временем выяснилось, что они находятся в Подмосковье, в городке под названием Солнечногорск, расположенном километрах в сорока на северо-запад от Москвы, и что им предстоит пеший переход в расположение части. Шли вольным строем лесными дорогами и в конце концов оказались на большой поляне посреди темного леса. Командиры, сопровождавшие их колонну, приказали им расположиться на ночлег и сами мгновенно куда-то исчезли, словно растворившись в темноте. Поскольку Фима уже был объявлен командиром отделения, его немногочисленный «народ» столпился вокруг него, ожидая решения «начальника», но он растерялся: он, как и все прочие, впервые в своей короткой жизни оказался ночью без крыши над головой. Тем временем его глаза понемногу начали привыкать к темноте, и он сумел разглядеть на дальнем краю поляны силуэты грузовиков. Никакого движения вокруг машин не было, и Фима, как положено командиру в сложной обстановке, принял самостоятельное решение, приказав своему отделению разместиться в кузове одной из них. Забрались. Ночь была холодной, поэтому, раскатав скатки, на одну попарно легли, другой укрылись. Проснулся Фима на рассвете от холода, проникавшего сквозь застеленную шинель, и это обстоятельство очень его удивило, поскольку он до этого видел только машины с деревянным кузовом и в темноте не заметил, что у той, которую он выбрал для ночлега, все оказалось металлическим. Да и сама форма кабины, радиатора и разных автомобильных приспособлений, как и размеры кузова, оказались необычными. Так Фима впервые встретился с американским «Студебеккером».

До общего подъема Фима уже более не ложился и до самого построения быстро ходил по поляне, чтобы согреться. В отличие от училища построение здесь состоялось только после весьма скудного завтрака и закончилось «боевыми» поручениями. Фиминому отделению взводный поручил заготовить для будущей взводной то ли палатки, то ли землянки бревно, для чего следовало срубить одну из высоких сосен, стоявших на дальнем краю поляны, обрубить ветки и доставить ее к тому месту, где другое отделение начало копать неглубокий котлован. Старшина выдал Фиме пилу и топор, и он вольным шагом повел своих ребят к месту действия. Как валить сосну никто из них не знал. Более того, весь состав его отделения был укомплектован детьми русских старожилов среднеазиатских городов, и никто из них до этого не только не держал в руках поперечную пилу, но и не знал, что это такое. Самым грамотным оказался Фима: в его харьковской жизни ему приходилось с отцом распиливать бревна для дров на растопку домашней угольной печи. Но то было совсем другое дело: бревно укладывалось на «козлы», и пильщики, стоя друг против друга, поочередно тянули на себя звонкую пилу, состоявшую из двух вертикальных ручек и тонкого стального полотна с зубьями. Зубья все глубже и глубже погружались в древесину, выталкивая приятно пахнущие опилки. Нужно было только следить, чтобы на пути пилы в дереве не оказался твердейший сучок, который мог не только притупить, но и сломать зубья.

Здесь же сосна стояла вертикально, и приспособиться водить пилу было нелегко, а когда ствол все-таки удалось подпилить настолько, чтобы сосна потеряла свою устойчивость, она вдруг упала в сторону густого молодого леска, выходившего к опушке леса, легла на верхушки этих еще не высоких деревьев, и вытащить ее не было никакой возможности. Драгоценные утренние часы были потрачены напрасно, приближалось время возвращения в расположение взвода, а вернуться без сосны означало покрыть себя позором, стать объектом шуток, да и «заработать» какие-нибудь взыскания. Конечно, Фима был не против того, чтобы его разжаловали в рядовые, но не такой же ценой!

Рядом с ними стояла еще одна пригодная сосна, но если и она упадет в лес, будет совсем плохо. Чтобы самому как-то обдумать сложившуюся ситуацию, Фима объявил перекур. Все радостно попадали в траву. Фима тоже улегся на землю, но в сторонке: ему хотелось сосредоточиться, но спасительные мысли почему-то не приходили в голову, и он погрузился в созерцание обычной и такой далекой от войны жизни, кипевшей в траве. Он не знал, что сорок пять лет назад, в те годы, о которых его родители говорили «в мирное время», по этой же самой поляне пробежал другой легконогий и взволнованный восемнадцатилетний юноша, а потом, присев к столу в некогда стоявшем здесь барском доме, записал рожденные его сердцем строки:

Солнце выйдет из тумана,
Поле озарит,
И тогда пройдешь тропинкой,
Где под каждою былинкой
Жизнь кипит.