Победитель

Рассвело, и Фима осмотрелся на местности. Он увидел, что перед их ячейками лежало почти ровное поле с небольшим уклоном вверх. По этому полю от разрушенного мостика уходила вдаль дорога, а за ней маячили ажурные металлические опоры линии электропередачи, а ближе у дороги стояли два больших стога соломы. Через некоторое время по окопам прокатился приказ: «Вперед!» Очень не хотелось Фиме вылезать из ячейки, хотя ноги его стояли в грунтовой воде — с этим он был готов мириться, только бы не бежать. Но ничего не поделаешь — приказ есть приказ. Побежали. Почти сразу после того как выскочили из ячеек, по ним полоснула пулеметная очередь. Но назад хода нет. Бегут, а вокруг них черные фонтанчики земли, там где в нее попадают пули. Увидели более тихое место и там упали на землю передохнуть. Тут Фима всей душой понял отважного Князева: ему тоже захотелось в госпиталь, на чистую простыню, и чтобы ноги были сухими. Вспоминая строку из известной песни, где «родная», расставаясь с идущим на войну «любимым», по его просьбе желала ему если смерти — то мгновенной, если раны — небольшой, Фима был сейчас согласен на вторую часть этого пожелания. Но тут его размышления прервал пришедший по цепи новый приказ: перебраться через дорогу и расположиться там. Снова бег. Дорогу перескочили — и бегом к ближайшему стогу соломы, а там приятнейший сюрприз: за стогом оказался глубокий сухой окоп и такой большой, что в нем разместилось все Фимино отделение. Перевели дух, устроились поудобнее, и вдруг откуда-то сверху раздался голос:

— Эгей, брати-словяни! Від кого ховаєтесь? Чому такі замурзані? Ану, вилазьте та уперед на Захід!

Фима поднял голову и увидел, что у самого стога стоит самоходка. Она была так хорошо замаскирована, что никто из его отделения ее не заметил. Было дивно вдруг услышать здесь украинскую речь. А исходила эта речь от молодого ефрейтора, сидевшего на броне самоходки, небрежно свесившего ногу в коротком кирзовом сапоге и беспечно покачивавшего этой ногой.

А насчет «замурзанных» он был прав: Фима и вспомнить не мог, когда он и его ребята последний раз умывались, и их физиономии действительно стали чумазыми от пыли и грязи. Впрочем, кое-кто из Фиминых ребят вступил с этим молодцеватым ефрейтором в шутливую перебранку. Остальные молчали, пытаясь полнее использовать случайный отдых. Но долго они здесь не залежались: снова приказ по цепочке: «Вперед». Со вздохом вылезли из окопа и опять побежали, теперь уже — ко второму стогу. Там Фима, а за ним Миша Голод падают на большой сноп, не думая о том, что, находясь над землей на этом снопе, они продолжают оставаться мишенью, но даже тут же сползти на землю у них нету сил: ведь потом нужно будет подниматься.

Последнее, что видел Фима, или, может быть потом ему казалось, что он это видел — фонтан вспучившейся земли. Скорее всего было как в стихах:

Я не слышал разрыва,
Я не видел той вспышки,—
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.

Этим взрывом Фима был ранен в голову и перешел границу жизни и смерти, но, в отличие от бойца из стихотворения Твардовского, сумел вернуться. Конечно, не без Божьей помощи и не без помощи многих людей. О том, как к нему пришло спасение, поведал он сам, и никому не под силу рассказать об этом лучше, чем это сделал он. Поэтому его собственноручные мемуары об уходах за грань бытия и возвращениях в этот мир, записанные по памяти много лет спустя — уже в другом столетии и даже в другом тысячелетии, полностью и без каких-либо изменений включаются в это повествование.

Возвращение из Небытия

Эти воспоминания пишутся задним числом. Тогда, когда это произошло, я ничего не чувствовал, ничего у меня не болело, я не думал, ничего не слышал и не видел. Как ни странно, но ранение для меня было «хорошим», если так возможно выразиться. У других раненых были сильные и очень сильные боли, у многих были загипсованы конечности, мешающие двигаться и жить, а у меня только легкая повязка на голову. Почему я ниже пишу о «пришествиях»? Потому, что я уходил из жизни и временами возвращался к жизни, чтобы снова уйти и чтобы снова вернуться. Удивительно то, что описываемые неоднократные возвращения к жизни в моем травмированном мозгу сохранились как бы навечно и не стираются со временем. Многоточиями я обозначил приход в сознание и его потерю.

Первое Пришествие

…вижу ноги в сапогах и обмотках, снующие у меня в ногах. Вокруг солома. Боковым зрением вижу: справа у стены лежит человек, укрытый шинелью с головой. Слева рядом никого нет, но дальше, кажется, ктото еще лежит…

Второе Пришествие

…у меня перед глазами животы и спины в халатах. У меня попрежнему ничего не болит, и я не испытываю страха…

Я уже различаю лицо человека, лежащего рядом на моем уровне.