Победитель

Крохабенна молчал. Казалось, он не видит коленопреклоненной девушки, не слышит ее речей. Его тусклый, задумчивый взгляд не иначе как по укоренившейся привычке был обращен в глубину помещения, туда, где в полумраке играл отблесками люстры золотой священный знак, изображение восходящей из-за горизонта Земли и стоящего над ней Солнца такими, какими видят их каждую полночь Братья в Ожидании, удалившиеся в Полярную страну.

Ихазель невольно последовала его примеру и увидела мерцающие в полутьме золотые диски на черном мраморе, безыскусный знак сокровенного знания, передаваемого из века в век, из поколения в поколение: повести о том, как с огромной звезды, сияющей над безвоздушной пустыней, на Луну явились люди, о том, как Старый Человек, — он принял это новое имя и повелел так называть себя, запретив произносить прежнее, — ушел на Землю, обещав вернуться оттуда победоносным юношей-избавителем. Ее охватил суеверный страх, она встала, большим пальцем правой руки очертила на лбу круг, потом изобразила полукруг от плеча до плеча мимо рта и линию от плеча до плеча через грудь. И прошептала привычные слова заклинания: «Он нас спасет, он иго наложит на ворога нашего, да будет так воистину и непреложно!»

Крохабенна повторил, словно эхо:

— Да будет так воистину и непреложно.

И слова «воистину и непреложно» еле вымолвил — так сжалось горло то ли от болезненной горечи, то ли от издевки над собой.

Ихазель глянула ему в лицо. Миг молчала и вдруг, пораженная странным выражением на лице старика и поняв, что оно означает, отшатнулась, прижала руки к обнаженной груди под распахнутой меховушкой:

— Дедушка!..

— Тише, дитя, тише.

Старик встал, он хотел взять Ихазель за руку, но та не далась. И в ужасе пролепетала:

— Дедушка! Ты… ты не веришь, что это… Он?!

Она стояла в двух шагах, устремив навстречу изумленные глаза, с полуоткрытым ртом, она требовала ответа так, словно от того, каков он будет, зависит, жить ей или не жить.

Первосвященник глянул на внучку и заколебался:

— Все знамения сходятся, и если Победоносец воистину назначил, что возвратится…

И осекся на полуслове. Неужто должно сказать этой пылко верующей девушке то, в чем он едва набрался духу сам себе признаться после долгой борьбы, но что все еще отвергал всеми силами дряхлого сердца? Неужто должно сказать ей, что он, первосвященник, страж Истины и Таинства, последний в извечном, но осужденном угаснуть на нем роду священников, он, вождь всего народа, живущего на северном берегу Великого моря, куда достигает взор на восток за снежную вершину огнедышащего Отеймора, на Теплых Прудах, в древнейшем лунном поселении, а на запад дальше Перешейка, а на север до самых Старых Источников, где якобы впервые была открыта нефть благословенная и откуда путь лежит в Полярную страну, — неужто должно ему, всю долгую жизнь самоотверженно крепившему веру в пришествие Победоносца, признаться, что сейчас, когда ему принесена весть о доподлинном пришествии, он перестал верить в то, что оно было воистину заповедано.

Он сам еще не мог честь по чести разобраться в том, что либо родилось, либо всплыло въявь из непостижимых бездн души при этой ошеломляющей вести…

Перед заходом солнца он, как всегда, собрал народ на молебен и проповедь на слова последнего пророка Тюхии, на те самые слова, которые только что бросила ему в лицо собственная внучка Он поступал так каждый день всю жизнь с тех пор, как стал священником. Наставленный своим отцом, первосвященником Бормотеей, он с детских лет веровал, что некогда жил среди народа Старый Человек, жил-жил, потом ушел на Землю, а возвратится юношей, чтобы спасти свой народ. Эта вера была ясна и незамысловата. Она настолько не требовала раздумий, что он ни разу не глянул в сторону «ученых», которые доказывали, что история о земном происхождении людей — это просто-напросто старинная и не один век слагавшаяся легенда, что никакого «Старого Человека» в помине не было и никакой «Победоносец» вовеки не явится из межзвездных пространств. Он даже не воевал с этими учениями, на этот случай отказавшись от былого обычая, который блюл еще его отец, первосвященник Бормотея, от обычая, по которому еретиков положено было привязывать к столбам на берегу моря и побивать камнями. И когда состоявшие под его началом священники призывали покарать святотатцев, умертвить, причем именно таким образом, причем чаще всего — косные Братья в Ожидании, он только пожимал плечами, неколебимо и глубоко презирая как тех, кто надеется укрепить веру градом камней, так и достойных сожаления безумцев, которые силятся слабым человеческим разумом постичь непостижимое вместо того, чтобы умиротворенно верить в свое звездное происхождение и слово, которому суждено когда-нибудь сбыться.