Победитель

Когда выяснилось, что Виктор не может жить в общежитии, никак не может, вопрос о том, куда приткнуть мальчика у мамы не возник: конечно, у тетки. Тетка, довольно дальняя родня, вечно подвергалась нашествиям родственников со всех сторон, невзирая на свой характер. А специфика теткиного характера была в том, что при любых обстоятельствах к месту и не к месту бедная женщина говорила правду, доходя в ее утверждении на нашей несовершенной земле до запредельных величин грубости и бестактности. Но правда тетки обладала чудесным свойством преломляться в сознании окружающих в нечто совершенно противоположное. Так, завидев на пороге очередных визитеров, тетка искренне восклицала: — Так я и знала, что сегодня мне не дадут спокойно пожить! Или поработать! Или постирать! — но гости принимали ее прямодушие за грубоватый юмор и, весело смеясь, — без тетки, разумеется, тетка страдала по честному — проходили в дом, топтали свежевымытые полы под теткины справедливые замечания: — Знала бы, не примывалась сегодня! садились за стол, сопровождаемые горестными причитаниями: — Супу-то осталось на один раз после вас, опять варить придется! — разбрасывали свои вещи по маленькой кухонек: — Вечно все загадите, а мне убирай! — Даже самые юные и восторженные матери не обижались на теткины заявления, типа: — Да я бы этого ребеночка била с утра до вечера, пока сил хватит! — а на законную просьбу: Уберите от меня подальше вашего охряпка! — реагировали тем, что радостно взгромождали ненаглядного отпрыска на теткины изможденные колени. Тетка никак не хотела смиряться, продолжала грубить гостям, отменно плохо готовила, орала на чужих детей или не замечала их — ничего не помогало.

Что ж удивляться, когда Викторова мама даже с некоторым удовлетворением проговорила, нажимая на разношенный дверной звонок родственницы: — Поживешь у тетки, ей приятно будет, ничего, всего-то четыре с половиной годика, да и веселее в семье. — Конечно, двое теткиных детей в расчет не брались, как и ее крошечная квартирка. Спальные места возникали из ничего: на полу в комнате, на полу в кухне. Атмосфера общего снисходительного пренебрежения хозяйкой подмяла Виктора и приучила, против правил, не помогать, не участвовать в домашних делах, а свысока позволять ухаживать за собой, наряду с двумя законными теткиными отпрысками. Но заговор родни против тетки немного сбавил обороты с появлением нового жильца, так как на время сессий наезжала мама и недрогнувшей рукой выставляла любого забредшего на привычный огонек, правда, в отличие от тетки, мама говорила ласково: — Ой, как досадно, так хотелось с вами поговорить, голубчик, и как жаль, что не получится! — Первые гости законно недоумевали: — Да почему же? — Ах, у Вити сессия, ребенку надо заниматься, ну как обидно, что не сложилось посидеть вместе, почаевничать, а ведь мы с вами так давно не виделись! — и гости уходили, облитые маминой неестественной любезностью и неистовые в своем гневе. Уже ко второму курсу число приходящих уменьшилось втрое, а остающихся на ночь чуть не вдесятеро. Словом от Викторова житья получилась ощутимая польза, пусть и для тетки. Мама своих правил не меняла.

Виктор проникся симпатией к теткиной дочери, своей многоюродной сестре, в основном за умение красиво повязывать шейный платочек, между ними сложились традиционные родственные отношения с нетрудным молчанием, совместным хождением по магазинам и мытьем посуды. Но десятилетний братец воспринимался хуже, чем тот самый рыбий жир — полезный, по крайней мере. На Викторово счастье через пару месяцев братец потерял к нему интерес даже как к объекту мелких издевательств, так, изредка, словно по обязанности, выдергивал шнурки из Викторовых ботинок или пачкал мелом брюки. Сестра посвящала Виктора в истории своих неудачных отношений с мужчинами, постоянно муссируя на разные лады утверждение «все мужики сволочи»; о том, что Виктор тоже некоторым боком принадлежит к последним, или первым? Забывалось как-то сразу и прочно. Иногда они ходили гулять в парк, пару раз посетили местный театр, но сестра для культурных целей не годилась совершенно, с ней оказалось скучно говорить о чем бы то ни было, кроме домашних дел. Как и положено женщинам ее типа, она не обиделась, когда Виктор принялся ходить по окрестным достопримечательностям со своей сокурсницей Элькой. Первое время сестра подозревала между ними роман, но увидев Эльку, а увидеть ее с некоторых пор стало несложно: к каждому экзамену они с Виктором готовились вместе, вместе обсуждали каждый реферат на теткиной многострадальной кухне, — подозрения оставила.

Несмотря на толстые детские щеки, отсутствие талии и ноги, состоящие, казалось, из одних ляжек и икр, без всякого стекания в щиколотку, Элька довольно трепетно воспринимала искусство, даже ходила в картинную галерею, а уж по вопросам зоологии и микробиологии ей не было равных.