Победитель должен умереть

Ну вот и приплыли… Это именно тот случай, когда из огня да в полымя! Лучше было под теми, под первыми, богу душу отдать. И даже вторые были приличнее. А этот… С этим в кошки-мышки не поиграешь, романтических бредней не впаришь, этот немало чего знает и будет потрошить по существу. И ещё претензии у него имеются. Личного характера. Зря он тогда не поторопился. И в первый и во второй раз. А ведь мог, имел шанс, если бы с себя начал. А теперь… Теперь надо готовиться.

— А если я ничего не скажу?

— Скажешь. Нам торопиться некуда. А спрашивать мы умеем.

— За глотку берёте?

— Берём. Вот так.

Ухмыльнулся, наклонился. Обхватил полукружьем пальцев горло в бинтах. Крепко сжал. Не отказал себе в удовольствии продемонстрировать силу!

— М-м…

— А ты думал, тебе всё с рук сойдёт? Думал, ты меня за причинное место держишь? Нет, это я держу! Вот так! — Показал стиснутый кулак. — Ладно, лежи, пока лежится. Увидимся ещё. Скоро. — Встал, порывисто пошёл к двери, но обернулся и широко торжествующе улыбнулся. — Не скучай! — И ушёл.

Остались два «медбрата» со знакомыми рожами. Похоже, из тех, что на него зуб имеют. Сидят на стульях, специально жёстких и неудобных, чтобы не уснуть. Скучают, но глаз с пациента не спускают. Если один по надобности отходит — другой смотрит.

Заставил он себя уважать. На свою голову.

И теперь…

* * *

Врач. Шприц. Укол…

— Ну что, поговорим?

— Это вряд ли. Нет общих тем.

— А мы поищем. Для начала ответь: кто ты?

Туман. И страшное, неудержимое желание ответить. Хоть что-то! Хоть про погоду, потому что очень хочется понравиться тем, кто спрашивает. Очень хочется, чтобы они похвалили его, сказали «молодец!» и похлопали по плечу.

Но нельзя отвечать! Ни единого слова. Если ответишь, назовёшь своё имя, пусть даже вымышленное, которое ничего не значит, плотину слов прорвёт. И удержаться уже не будет никакой возможности. И ты будешь говорить, говорить неудержимо, выкладывая про себя всё, что знаешь. Так их учили. И противостоять можно лишь полным, абсолютным молчанием.

— М-м…

— Почему он молчит?

— Откуда мне знать?

— Сколько вы ему вкололи?

— Два кубика.

Над ним склонились сразу трое. Глядят внимательно, изучающе.

Молчать. Сцепить зубы и молчать!

— Так как тебя зовут?

Держаться, держаться! Даже не мычать. И думать о чем-то другом. О чем-то очень значимом, важном. Так учили. Учили оттеснять задаваемые вопросы на периферию сознания. Гасить эмоции встречными эмоциями, но более значимыми. Что для него важнее? Работа?.. Родина?.. Семья?..

Да, семья! Та настоящая, первая. Отец. Мать. Они похоронили его много лет назад. А он рядом стоял и видел, как они плачут над запаянным гробом. Стоял, зарабатывая оценку, в рабочей робе с лопатой в руках, чтобы самого себя закопать. И закопал! И оценку получил отличную. Семья!

Если он сдастся, если поплывет и скажет, то пострадают они. Жестоко. Не исключено, что их убьют. Наверняка убьют. Их и сестрёнку! Потому что кровавая порука! Потому что они — отвечают за него. А он — за них! Такие правила. Жестокие, но действенные. И надо молчать. Думать о родных, вспоминать детство, как они вместе ходили в лес по грибы и сестрёнка потерялась, и её искали долго, и переживали, и мать плакала.

И пусть чужие голоса ввинчиваются в мозг, он не станет их слушать. Он будет вспоминать прошлое, которое сильнее настоящего.

— Доктор. Вколите ему кубик. Или два.

— Это опасно. Он может не выдержать.

— Опасно мне возражать!.. Колите.

Шуршание вскрываемой упаковки. Звяк ампулы. Лёгкий укол в вену.

Прилив крови в голову. Разрывающая сосуды боль и желание говорить. Неудержимое, неконтролируемое, всепоглощающее…

Но нельзя. Нельзя! Нельзя!

У него мать, отец, сестра… Тайна, которая выше всего остального, выше собственной жизни. Нельзя!!

— Смотрите, у него кровь по подбородку течёт.

— Черт! Он язык себе прикусил. В прямом смысле! Суньте ему в рот что-нибудь, хотя бы ручку.

Кто-то вцепился в челюсть, отдавил её вниз. Толкнули в рот какую-то деревяшку.

Отпустило. Но тут же захлестнуло болью. По телу прошли судороги. Горький комок подкатил к горлу, выплеснулся из желудка наружу.

— Успокоительное, скорее!

Шприц… И лицо, злое, но спокойное и уверенное лицо. Возле самых глаз.

— Ты у меня не умрёшь, не надейся! Я тебя, суку, не выпущу. И не пожалею, нет! Ты же не жалел! Я приду, когда ты очухаешься. Обязательно приду. Скоро приду. И мы продолжим. Обещаю!

И это была не угроза. Это было предупреждение.

* * *