Победитель драконов. Дилогия (СИ)

Несмотря на недовольство части рыцарства, Годимир предложил вооружить и горожан — всех, кто способен, а главное, имеет желание постоять за родной край. Решающее слово оставалось за паном мечником, и Добрит, побурчав больше для вида, согласился. Теперь вооруженную гизармами, алебардами и пиками толпу муштровали десятники Курыла и Ждан, недовольные бессмысленным на их взгляд занятием, но не посмевшие перечить панам.

Не пожелавшие вооружиться мужчины-ошмяничи, а также женщины и дети, второй день таскали ведрами воду из ручья, огибавшего крепость, и поливали частокол и вал. Рассказ Годимира о «крови земли» и ее ужасных свойствах все рыцари выслушали очень внимательно. Так же водой наполняли все найденные в городе бочки, ушаты, корыта, жбаны. Хоть в самое первое время устроить пожар загорцам не удастся. А в том, что они перво-наперво попытаются забросать Ошмяны кувшинами и горшками с горючей жидкостью, никто не сомневался. Гонец Вигарь из Ломышей, доставивший черную стрелу, так ведь и сказал: «Режут… Жгут…» Да не нужно быть великим полководцем, чтоб догадаться — пожар в осажденной крепости всегда вызывает панику среди ее защитников. Разве это не на руку захватчикам?

Пришедшие с Сыдором лесные молодцы — после боя у моста, в котором полегли пан Тишило и пан Стойгнев, их осталось чуть больше дюжины — разбежались, едва услышали о гибели главаря. Особенный ужас им внушали Годимир и Ярош, выбравшиеся живыми и невредимыми из лап волколаков. Об этом сказали двое, удрать не успевшие — их перехватил на воротах Курыла со своим десятком. Пан Добрит распорядился повесить захваченных в плен разбойников, но тут неожиданно воспротивился Бирюк, предложив недавним врагам кровью искупить предательство и войти в его отряд смертников, поджидавший загорцев в слободе.

Годимир в последнее время совсем не понимал многие поступки своего спутника и, чего уж там греха таить, друга. Ярош словно настойчиво искал смерти. И не так, как делает это обычный бесшабашный храбрец (как там Олешек пел когда-то — был я прежде баловник, оголец, а теперь лесной суровый удалец) — весело, зло, но с оглядкой, а как человек, который утратил желание жить.

Улучив мгновение, драконоборец схватил Яроша за рукав и оттащил в сторонку:

— Ты что творишь? Ну неужели тебе загорцы так насолили? Или ты ошмяничей так любишь, что умереть за них готов?

Бирюк долго молчал, хмурился, теребил окладистую бороду. Потом признался, не глядя Годимиру в глаза:

— Есть такая жизнь, пан рыцарь, перед которой смерть избавлением кажется…

— Тебя по голове часом никто не стукнул? Или заболел?

— Эх, елкина моталка, угадал, пан рыцарь! Заболел я! Как есть заболел… И жить человеком мне, пан рыцарь, совсем недолго осталось, елкина моталка. Так хоть умереть красиво! Так, чтобы вон певун наш балладу сложил о последних днях Яроша по кличке Бирюк…

— Чтоб о тебе балладу сложили, умирать не обязательно! — горячо возразил словинец. — Просто дерись, как ты умеешь!

— А я от боя не бегаю! Сам видишь… И сражаться в первых рядах хочу. Может, Вукашу успею стрелу в глотку всадить, раз ты Сыдора у меня отобрал.

— Так для этого нет нужды за крепостную стену лезть! Сколько же повторять можно? Со стены оно даже сподручнее из лука бить…

— Так тебе Вукаш на расстояние выстрела к стене и подошел!

Годимир сперва не нашел что возразить, но почему-то слова Яроша показались ему неубедительными. Неискренними, что ли…

— Так, ты отвечай, как на исповеди, положа руку на сердце — почему смерти ищешь?

— Да тебе-то что, пан рыцарь?

— Если бы мне все равно было, я бы к Сыдору не возвращался. — Рука драконоборца сжала плечо разбойника — захочешь, не вырвешься. — Ясно тебе, борода? Ты ж мне… — Он хотел сказать: «Как брат», но подумал, что это выйдет слишком уж картинно, не по-настоящему, и замолчал.

Но Бирюк понял. Потупился, попытался отвернуться, но Годимир держал крепко. Наконец, разбойник едва ли не шепотом сказал:

— Понимаешь, пан рыцарь, меня волколак таки укусил…

— Да ну?! — опешил молодой человек. Даже пальцы разжались.

— Вот тебе и «да ну»! Мне теперь с людьми жить и думать нельзя, елкина моталка. Самому страшно, как подумаю, что натворить могу. В лес уйти? Так хрен редьки не слаще… Выть на луну и по ночам бегать? Избави, Господи! Лучше уж умереть человеком. Пока еще человек.

— Да что ты так сразу — выть, бегать, умереть человеком… Может, обойдется еще?

— Как же, обойдется. Ты сам веришь в то, что говоришь? Вижу, что не веришь, елкина моталка! Вон, даже руку убрал! Заразный я теперь, навроде прокаженного.

— Да что ты говоришь такое! — возмутился рыцарь. — И вовсе не потому руку убрал, а потому… Потому, что ты вырываться перестал!

— Ага, панночке какой пойди расскажи. Панночки, они сказки любят.

— Ярош! — Годимир схватил друга за плечи, притянул так, чтобы глаза смотрели в глаза. — Мы найдем средство. Обещаю. Ты только выживи! Не сломайся.