Победитель, или В плену любви

— Что можно быстро исправить? — прервала Элайн, присоединяясь к ним. Хотя на ее губах блуждала улыбка, она не достигала глаз, в которых сквозило подозрение.

— Ее недостаток — в возможности читать, — сказал Амон, подавая книгу жене. — Я оставил книгу в зале и нашел ее рассматривающей. Она, очевидно, знает, как оценить такую прекрасную вещь. — Его тон теперь стал слегка колючим. — Как я продолжаю говорить вам, имеются люди в Божьем мире, которые читают ради удовольствия, приносимого чтением.

— О, действительно, — сказала ласково Элайн. — А я продолжаю говорить, что вы как были задницей, так ею и остались, хоть и грамотной.

Крайне обеспокоенная ситуацией, Манди поднялась на ноги и взяла Флориана на руки.

— Я прошу вашей милости, — сказала она, затаив дыхание. — Сын просил меня показать шатры. Я не могу задерживаться. — И она ретировалась, слушая биение своего сердца в груди и с все еще горящими щеками.

Несмотря на то, что она видела игру Амона, это не защищало ее тело от ответа на его привлекательность. Она чувствовала опасность, потому что ответила так же Александру, и это стало для нее катастрофой. Амон только дразнил, исследуя, как далеко он мог расширять границы игры, прежде чем получит отпор, но его поведение могло стать опасным для стабильности ее жизни. Элайн, при всем ее великодушии, была отчаянно ревнива и, если бы она решила, что Манди представляет угрозу, не задумываясь, вышвырнула бы ее.

Манди запыхалась и перешла на более умеренный темп, пока преодолевала внутренний двор и шла через нижний двор к воротам замка.

Они были открыты после наступления рассвета, и Манди с Флорианом не были первыми обитателями замка, прошедшими на турнирное поле. Два конюха и хранитель псарни прошли перед ней через ворота, и кухарка, использовав для оправдания сбор лебеды, растущей около крепостного рва, последовала за прочими.

Башмачки Манди ступали по траве, оставляя темный след в росе, и скоро мягкая кожа их пропиталась влагой, а низ платья отяжелел. Достопримечательности, звуки и запахи ее так недавно оставленной жизни вторгались в чувства и заполнили ее ностальгией. Она видела женщин, собирающихся стирать в ручье, слышала звук их смеха, плывущий в утреннем воздухе. Она видела людей, ухаживающих за лошадьми или разговаривающих, собираясь группами, их сложенное оружие. Она наблюдала, как размешивают варево в горшках, и улавливала незабываемый аромат лука и похлебки из дикого чеснока. Дом, эта территория когда-то была ее домом. Мелкая дрожь слегка пробежала вниз по спине. Наряду с ностальгией пришло опасение внезапно наткнуться на палатку заштопанного холста с сине-желтым знаменем, развевающимся на шесте, и увидеть двух людей около костра: одного — блондина с хорошим телосложением, другого — темноволосого, с улыбкой в глазах, разбивающей ее сердце. Непроизвольно ее руки прижали ребенка, и он стал извиваться, требуя, чтобы его отпустили.

Как только он оказался на земле, то направился неуверенной походкой к шатрам. Для двухлетнего он был замечательно крепким и устойчивым, что было источником постоянной гордости и еще более постоянного волнения для матери.

Она подняла свои юбки выше лодыжек и поспешила за ним.

— Нет, сладкое яблочко, держись за мою руку, — сказала она, хватая пухлые пальцы.

— Нет! — Флориан, повысив голос, пробовал вырваться и убежать, и когда она стала держать крепче, то начал визжать с серьезным лицом, становящимся темно-красным. Головы повернулись, и она с сыном стала центром внимания, изменяющегося от неодобрения сочувствия и искреннего удивления.

— Хорошая затрещина — вот и все, в чем он нуждается! — объявила женщина средних лет со сжатыми губами и кислым лицом.

Манди, охваченная гневом, повернулась к женщине.

— Я не вижу, что это тебе сильно помогло, когда ты была ребенком! — парировала она. — Иди маши своим веником в другом месте!

Женщина собралась было кинуться в свару, но кто-то ее оттолкнул, и появился большой, рыжеволосый человек с украшенным передником животом и кожаной заплатой, закрывающей один глаз.

— Живи сама и дай жить другим, хозяйка, — грубо сказал он. Поворачиваясь к Манди, он поднял ее, покружил и поцеловал крепко в обе щеки. Флориан, изумленный этими действиями с его матерью, которые проделывал очень непонятно выглядящий незнакомец, прекратил свою истерику и смотрел на них расширенными глазами, с нижней губой, которая не знала, дрожать ли от смеха или горя.

— Ну, в общем, неплохо, — объявил Эдмунд Одноглазый, осматривая ее сверху донизу. — Нет, это не зрелище для воспаленных глаз! — Он хихикнул своей собственной слабой шутке. Женщина, которая кричала на Манди, вздернула нос и последовала прочь. — Где ты скрывалась?

Манди приглаживала руками платье. Она была одновременно и рада, и боялась столкнуться с Эдмундом. Он знал все и каждого в турнирной круговерти, и хотя она могла спрашивать его обо всем, что хотела знать, и получить ответ, другие могли спросить его также.

— Я не скрывалась вообще, — сказала она, принужденно смеясь.