Победитель, или В плену любви

— Я до сих пор не верю, что ты священник, — пробормотал Реджинальд в сотый раз. — И покалеченный — тоже. — Он посмотрел так пристально, как смотрел за последние два дня на монашеские одежды Харви.

— Я и не чувствую себя калекой, — ответил Харви. — Человеческий ум — вот что важно, и я считаю деревяшку вместо ноги своим наименьшим недостатком.

— Это интересная мысль, — проворчал Реджинальд.

— О, это действительно так.

Какое-то время они ехали в молчании. Реджинальд кутался в плащ, пряча хмурое лицо. Харви приучил себя ко всякой погоде и теперь выглядел достаточно бодро, несмотря на сильный ветер.

Гнедой под ним очень устраивал Харви плавностью походки и невысоким ростом. Он приучил животное приходить на свист и стоять неподвижно, пока хозяин не взберется в седло. Одноногому приходится изыскивать все возможности для облегчения существования. Харви не надеялся когда-нибудь добиться с конем такого взаимопонимания, как с Солейлом, но между ними уже существовала и постепенно росла какая-то связь.

— Ты до сих пор не сказал мне, почему собираешься в Кранвелл, — сказал Реджинальд.

Лицо Харви сделалось непроницаемым.

— Письма от епископа Стаффорда и архиепископа Кентерберийского приору монастыря, если тебе так интересно.

— Что, они выбрали тебя посланником? — недоверчиво спросил Реджинальд.

Слово «калека» повисло в воздухе недоговоренным.

— Нет, я вырвал письма из их рук и ускакал, — огрызнулся Харви. Потом он потряс головой и сделал глубокий вдох. Реджинальд никогда не изменится. — А еще я надумал посетить место, куда ты собирался перезахоронить родителей. Александр сказал мне не так давно, что у тебя было серьезное намерение переместить их прах из Вутон Монруа в Кранвелл. Я видел, что пока они остались в нашей семейной церкви, но мне интересно увидеть, что предложил Кранвелл такого, чего дома нет.

Красные щеки Реджинальда покраснели еще больше.

— Приор Алкмунд потребовал заплатить огромное пожертвование, чтобы захоронить их в монастырской часовне. Когда я сказал, что это чересчур много, он предложил, чтобы я дал монастырю свободные права на часть моей земли вместо этого. Я сказал ему, что я об этом подумаю.

«И по его обычной привычке медлить он до сих пор думает, что проблема решится сама собой», — подумал Харви. И сказал вслух:

— А зачем такие хлопоты? Продай часть леса и на вырученные деньги построй новую церковь в Вутоне.

— Да, Полагаю, что так можно, — с сомнением посмотрел на брата Реджинальд.

Харви подавил желание задушить своего старшего брата. Посади его на бочонок смолы, который вот-вот взорвется, и то будет медлить и раздумывать, а не спасать себя.

— Расскажи мне о настоятеле Алкмунде, — попросил он, стремясь понять суть задуманного.

— Он монах, — сказал Реджинальд, пожимая плечами, будто это все объясняло.

— Я — тоже, но если это делает его и меня одинаковыми, то я съем свое седло.

— Иисусе, ну я не знаю. — Реджинальд пошевелил бровями, усиленно размышляя. — Он достаточно учтив. Трудно понять, что у него на уме… Даже странно. А глаза у него такие светло-голубые, что кажется, будто смотришь прямо сквозь них.

— Внешность бывает обманчивой.

Реджинальд сбросил комок снега с теплого зимнего плаща.

— В нем есть сострадание: он обычно раздает милостыню окрестным беднякам. Причем сам развозит, а не устраивает раздачу при монастыре.

Реджинальд потряс головой в ответ на непочтительное фырканье Харви и продолжил:

— Это правда. Я сам видел его на дороге с корзинами хлеба. И он также должен обладать смелостью, ведь он проезжает по этим лесистым краям без сопровождения.

— И сейчас тоже? — Харви воспринял это сведение с цинизмом в глазах и сжатыми зубами. — И никаких бед с ним никогда не случалось?

— Только однажды его едва не съели волки, но, как я слышал, он вернулся невредимым. А что, что случилось?

Харви потряс головой.

— Ничего.

— Почему ты о нем расспрашиваешь? — упорствовал Реджинальд.

— Ты осведомлен, что у него были плотские слабости к молодым юношам… и хлыстам?

— О нет, это опять та старая сказка, — усмехнулся Реджинальд. — Я слушал эти рассказы от Александра, но парень — романтик. И всегда был недоволен тем, что его отдали в монастырь. Если его и побили, то, без сомнения, это было заслуженно. Сделали бы приором Алкмунда, будь он так запятнан?

Харви натянул поводья. Впереди стало немного светлеть. Ветер дул сквозь голые черные ветки дубов и каштанов, и дыхание превращалось в пар.

Харви обернулся и посмотрел в лицо Реджинальду.

— Ты проводил меня уже достаточно далеко, — сказал он ровным голосом. — Монастырь близко, и ты все сказал о себе, и почти все — об этом проклятом приоре. Последнюю милю я проеду сам.

Реджинальд изумился; на его лице было написано замешательство и негодование.

— Слепец — и тот смог найти путь с большей легкостью, чем ты, — сказал Харви и отпустил поводья.

Реджинальд наблюдал за тем, как его брат резко остановил коня и задрожал от негодования, затем так натянул поводья, что бедное животное жалобно заржало и закружилось на месте. Наконец, Реджинальд решил проявить сообразительность и вернуться в родной дом.