Победитель, или В плену любви

Казарму освещали факелы, воткнутые в кольца на стенах. А небо за окном оставалось угольно-черным: рассвет еще не наступил. Александр поднялся и побрел к кадке ополоснуть лицо; все напомнило Кранвелл, когда его поднимали к заутрене, молиться и петь в монастырской часовне. Он долго шел по темным лестницам, полусонный, досматривая уплывающие сновидения. Скелеты, ухмыляющиеся со стен. Вчера вечером он видел их так ясно — и, казалось, что смотрится в зеркало…

Он окунул лицо в воду, утерся и выглянул в окно. Стены и башни окутывала тьма, размывая контуры. Только над восточной стеной небо чуть побледнело.

Вновь прокукарекал петух, и на этот раз отозвались еще несколько голосов из разных частей замка.

Начинался четвертый день осады; пока что Лаву держался, но опасность взятия крепости нарастала. Состоялось два приступа, и длинные черные потоки на стенах, оставленные кипящей смолой, свидетельствовали о неудачах Ругона. Но и Лаву пострадал, Валуны, брошенные камнеметами, оставили на стенах глубокие рытвины; больше всего пострадала южная стена. Накануне штурмовая команда подтащила к воротам таран, а длина осадных лестниц позволяла попытаться взобраться на любую из стен.

Первые вылазки были отбиты — с немалыми трудностями для осажденных; и эти первые неудачи, казалось, ничуть не смутили Амона де Ругона. А то, что он не отошел, а разбил лагерь чуть дальше, чем в полете стрелы от крепости, укрепило Харви и других опытных рыцарей гарнизона в подозрении, что де Ругон ожидает подкрепления, — а значит, надо попытаться что-то предпринять против тех, кто сейчас осаждает Лаву, прежде чем предположение станет свершившимся фактом.

Холодная вода несколько взбодрила; Александр вернулся в караульное помещение, отломил хлеба, намазал его свиным студнем и налил кубок вина. Он жевал и глотал без всякого аппетита, просто потому, что знал: надо подкрепиться перед предстоящей схваткой. Следующий раз удастся поесть — если удастся вообще — через добрые шесть часов, то есть после сражения…

Затем он проверил свое оружие: копье, щит, длинный кинжал и старый меч, теперь полностью подновленный, отточенный и отполированный до убийственного блеска. Все это теперь понадобится в бою. Первые приступы отражали стрелами, камнями, дротиками и кипящей смолой, и дело не доходило до рукопашной. Ее черед придет в ближайший час.

Небо на востоке стало пепельным. Александр удостоверился, что ножны прочно прикреплены к поясу, и вышел из караульной, направляясь к месту построения.

— Не надо так волноваться, — сказала Элайн, взглянув на Манди. — Когда Амон возьмет Лаву, он пощадит жизни защитников. Он гневается на Бертрана, а не на солдат. — Она бросила взгляд на окно. Сквозь закрытые ставни приглушенно доносились голоса воинов, топот и ржание коней.

Элайн и Манди разрезали льняное полотнище на полосы для перевязок. На нескольких подносах были разложены толстые иглы и суровые нити, стояли мисочки с толченой костью и фляжки с бальзамом. Манди знала, что сегодня ей придется зашивать не ткань, а человеческую плоть.

Она искоса посмотрела на леди Элайн. Ее властная напарница, несомненно, волновалась, хотя и старалась этого не показывать. Имя Амона де Ругона то и дело всплывало в разговоре, словно Элайн пробовала эти звуки на вкус. А еще она говорила «когда», а не «если».

— А почему вы так уверены, что Амон возьмет Лаву? — спросила с любопытством Манди. — Харви говорит, что силы осаждающих не столь велики, чтобы представлять реальную угрозу.

Элайн закончила ровный, как стрела, разрез, а затем взглянула на Манди с кошачьим блеском в глазах и бросила негромко:

— У Амона в рукаве запасено несколько фокусов.

— Откуда вы знаете? — спросила Манди, беспокойство которой пока что не развеяли слова сиятельной дамы.

Элайн вела себя очень странно с тех пор, как войско Ругона появилось у стен Лаву. Она ничуть не страшилась опасности и чего-то выжидала; а вчера, когда никого, кроме Манди, не было рядом, принялась танцевать и кружиться по комнате, что-то мурлыча себе под нос.

Элайн так долго молчала, что Манди подумала: ответа уже не получить, но наконец леди со вздохом отложила ножницы.

— Я знала Амона, когда была совсем ребенком, а он — оруженосцем в свите моего отца… Я хотела выйти за него замуж, но у отца были собственные планы устройства моего семейного благополучия, и юный оруженосец со скромным состоянием в эти планы никак не вписывался. Все, что нам выпало — это несколько свиданий украдкой за лето перед моей свадьбой… — Элайн сделала изящный и неопределенный жест, и Манди заметила, что на руке у леди больше нет тяжелого перстня с рубиновой печаткой. — И хотя ничего большего, чем слова и нежнейшие поцелуи, не произошло, отец бы убил нас обоих, если бы узнал; а ни у Амона, ни у меня не было смелости или безрассудной отваги ваших родителей, чтобы тайно сбежать. А с тех пор я дважды стала женой и однажды — вдовой. Он же ни разу не был женат, но добился немалых успехов, сражаясь под знаменами Львиного Сердца. Бертран совершил ошибку, угнав стадо Ругона: Амон — сподвижник короля.