Победитель Хвостика

Плохо ли, хорошо ли, но семестр прошел, настала сессия. Бобриска день и ночь талдычила-талдычила слова эти нерусские — не лезут они в голову, хоть ты лопни. Плюнула в сердцах, взяла кабанью ногу и пошла на экзамены. Профессоры ногу брать стесняются, краснеют, но в книжке подписываются закорючками.

И вот зимой поехала Бобриска на побывку обратно в Коровяк. От станции до райцентра автобусом, потом по большаку пешком, затем на лыжах, оленьим мехом подбитых, через гать замороженную и снеговые поля добралась Бобриска уже затемно до родной избы и мешок с кабаньей ногой доволокла. Под собачий брех поднялась на крыльцо, постучала. «Кто?» — услышала за дверью председателев голос и пискнула в ответ: «Свои!» — «Свои в такую погоду дома сидят!» Долго ей открывать не хотели, окоченела Бобриска, едва не окочурилась. Но вот распахнулась дверь, и председатель Дегтярев зажег фонарь.

Провели Бобриску в горницу, мешок под лавку заховали, ватник и чоботы на печь сушиться положили. Сразу и баньку топить начали, и чугунок со щами па стол. Токо тревожно у Бобриски на сердце. «А дедко-то где схоронился?..» — спрашивает. Помрачнел председатель, голову уронил, отвернулся. «Нету дедкu...» — говорит.

...На могилу ему посадила Бобриска куст картофельный, самый лучший, клубни как на подбор, меньше кулака нету. Первый опыт Бобриски... И хоть бы травинка сорная рядом!

«Дедушкина» — так сорт называется.

Конец сельскохозяйственного рассказа про Бобриску

— Да, действительно... — задумчиво произнес Внуков первым.

— Ваш рассказ просто всю мою жизнь перевернул, — добавил Ричард, еще точно не определив, не издевались ли над ним, приглашая на прослушивание всякой ереси.

— Мне такой откровенной лести не надо, — с достоинством сказал Барабанов, сделав ударение на слове «откровенной».

— Имеются ли иные оценки? — сурово спросил Николай.

— Э-э, брат Николай... — закряхтел Свинья. — Здесь нас с тобой как творцов не оценят... Да и мнение-то их, по совести говоря, выеденного яйца не стоит..

— Почему это наше мнение не стоит выеденного яйца? — обиделся Витька.

— Ну, ладно, — согласился Свинья. — Пусть ваше мнение стоит выеденного яйца, если для тебя, Витька, это так важно.

— Нет, ты уж объясни, почему ты льешь на нас потоки отборной грязи? — завелся Витька.

— Ох, Витька, давай не будем об этом, — простонал Свинья. — Ведь за красивые глаза не бросают в лицо железные стихи, облитые горечью и злостью.

— Может, кто и бросает за красивые глаза, — въедался Витька. — Мир дураков богат и разнообразен.

— Ну, Витька, если конкретно в твоем случае разбираться, то ты сам-то не пробуй, а вон Мазу попроси подумать, мог ли я сказать о тебе чего за красивые глаза? Нет, конечно же, хотя бы по причине отсутствия таковых.

— Это, Свинья, у тебя глаз нету, а у меня-то есть!..

— Да, Витька, ты прав. У тебя глаза есть. У тебя глаза большие, водянисто-голубые, выпученные и близко-близко у носа — так, что ты ими обоими можешь спокойно смотреть в подзорную трубу, а в ближайшем будущем они у тебя сольются на переносице в один, и ты превратишься в циклопа.

Пузан обомлел.

— А ты!.. — задыхаясь, выдавил он. — А ты просто урод!.. У тебя!.. У тебя отвратительные белобрысые волосы!.. И зубы маленькие и редкие, так что, когда ты закрываешь рот, чего ты делаешь крайне неохотно, они входят друг между другом, как у «молнии»!..