Победитель Хвостика

— На Багаряке лес особый, — говорит Танька. — Много тысяч лет назад эти места берегла исполинская птица, которую и звали Багаряк. Но однажды она увидела, что к земле мчится огромный метеорит. Чтобы метеорит не взорвал и не спалил все вокруг, она кинулась навстречу и подставила под удар свое тело. Метеорит пробил птицу Багаряк насквозь и рухнул вниз, потеряв силу. Он проломил скалы и ушел в самые недра. Так родилась Великая Дыра — Источник Времени. А мертвая птица Багаряк, кувыркаясь, неслась с небес, и перья, что вылетели из ее крыльев, воткнулись в землю и проросли соснами. Когда в Лучегорске была мебельная фабрика, несколько таких сосен срубили. Пока Пальцев был еще мэнээсом, у него на кафедре оказался стул из такого дерева, поэтому Пальцев заболел щелпизмом и основал здесь биостанцию.

Далеко впереди тропу бесшумно пересекает троллейбус с погашенными фарами и исчезает в чаще.

— Смотри-ка!.. — негромко досадует Танька. — Ну что делать с этой скотиной!.. Шпионит. А зачем — никто не знает.

Мы минуем косогор, старую просеку, спускаемся к реке и выходим к заброшенной деревне. Нелюдимо чернеют остовы домов. Изредка сверкают листья крапивы или осколки стекла. Это и есть Багаряк.

На берегу пылает костер. Подобно плахе, стоит чурбак с воткнутым топором, валяются поленья. На столбах из битого кирпича высятся три закопченных котла. Вокруг костра сидят три девицы с длинными зелеными волосами и веселыми, хотя и жуткими лицами, одетые в какую-то заплесневелую мешковину. Вместе с ними и тот, кого, видимо, и называют Прошлогодним Утопленником, — безобразный толстяк в лохмотьях.

И, конечно, Тимофей Улыбка, подлец.

— Привет, — говорит всем Танька. — А вот и он.

— А-а!.. — радостно восклицает Тимофей, раздвигая улыбку. — Землячо-ок!.. — и холод продирает меня в животе. — А я и не знал, что ты Татьянин дружок, хотел сожрать, грешным делом!.. Ну, садись, садись. Собак-то все еще дразнишь?..

Прошлогодний Утопленник сопит и сипло говорит:

— А я своих привел... Эти из старицы, надежные, с женихами...

Девицы стреляют глазами, шепчутся и хихикают.

— Там этот троллейбус ошивается, — сообщает Танька. — Сходи, Тим?..

— Ладно, проветрюсь, — покладисто соглашается Тимофей, берет полено и уходит.

Мне становится полегче.

Но тут в кустах раздается треск сучьев и шелест листвы. Кто-то огромный рвется на поляну. Я сжимаюсь. Кусты расступаются, и из темноты к костру, переваливаясь, выползает наша банька с биостанции. Она останавливается, колыхаясь, и раскрывает дверь. Из двери выходят две сморщенные куриные ноги, топчутся на месте и замирают. Баня тяжело, забирается на них, будто надевает сапоги.

Девицы у костра киснут от смеха.

— Ах ты поганец, волчий глаз!.. — вдруг слышим мы из лесу, и сразу раздается мощный шум, словно бежит носорог, а вслед за ним глухой и гулкий удар поленом в троллейбусный борт. — Получай, репей пакостный!..

— Так, — подводит итог Танька, — с одним делом управились. Что ж, Маза, теперь подожди полчаса...

Я покорно отхожу в сторону и сажусь в траву.

Через полчаса на поляне тесно, шумно, жарко, суетливо. Тенями носятся девицы с коромыслами, валит пар, котлы бурлят, окошки баньки тускло багровеют. Утопленник стоит на коленях и держит в огне костра могучие клещи. Тимофей с оглушительным хрустом уминает рукой веники.

— Готово, девчонки! — высовываясь из дверей бани, кричит Танька. — Тащите его сюда!

Я успеваю еще вскочить, но эти проклятые русалки, вылетая из тумана, сшибают меня с ног, хватают, ошпаривают кипятком. Я ору, цепляясь за свои шмотки, а они с визгом волокут меня и кидают в баньку, вскакивают сами и захлопывают дверь.

И тут я сожалею, что не умер маленьким.

В бане безвоздушное пекло, и я в момент обсыхаю и снова обливаюсь потом. Любое движение обжигает до пузырей. В голове треск, в глазах малиновое зарево, легкие работают, как птичьи крылья. Темно и тесно, носоглотку дерут свирепые запахи трав. К окошку прилипают физиономии Тимофея и Утопленника. Девицы в багряном полумраке удесятеряются числом и снуют с такой скоростью, что в глазах у меня все едет, и я лечу в какую-то бездну.