Победитель планеты (двенадцать разрезов времени)

И сейчас же снова затрещало. На этот раз появился длинный зверь, полуголый, словно облезший, с рваными кольцами окраски. Он тяжело припадал, видимо подкрадывался. Нельзя сказать, чтобы это ему удавалось. Нескладное тело волочилось. Он казался знакомым и незнакомым; мы узнавали его по частям, но в целом его трудно было бы назвать. Как будто его имя вертелось на языке и никак не давалось памяти. И только приглядевшись, глаз замечал короткую медвежью голову, туловище волка и тигра в одно и то же время. Возможно, что больше всего это походило на гиену. Но кроме того в нем была еще какая-то тяжеловесная верблюжья грация, странное и неожиданное сходство с теми, кого он, видимо, преследовал. Он ступал грузно, всей ступней. Нюхал землю, рычал и, роняя слюну, бил длинным, кольцами извивавшимся хвостам. Пахучий след на земле увел его за дюны, где скрылась добыча.

И опять тишина.

Подождем здесь еще, в сосновом запахе, тихом щебете, пока солнце двигается по небу.

Вот к ручью сбежало, с писком и сопеньем, стадо маленьких неуклюжих животных с толстыми вытянутыми мордами. Они напоминают даманов или жиряков тропической Африки.

Тогда, оттуда, где лесным затоном разлился ручей, раздается фырканье. И водяной, ростом с быка, отдуваясь, выставит широкую спину. А когда он покажется весь, крупным планом, мы увидим снова как бы одного из ланеподобных, пробежавших мимо нас. Но только все члены его как будто утяжелены, утолщены, морда вздута, как у больного свинкой, выдается мягкий, гибкий нос, десны не закрывают двух длинных зубов. И уши настолько велики, что валятся по бокам головы. Теперь это похоже еще и на большую свинью, бегемота и тапира. А морда вселяет мысль, что художник взялся рисовать слона и бросил, еле наметив контур.

Водяной смотрел на пьющих даманов, напоминая вздутую пародию на этих толстомордых зверьков. Словно два карикатурных изображения одного и того же существа, дважды искаженного в кривых зеркалах, рассматривали друг друга.

Водяной бултыхнулся в илистую воду.

И лес объяла тишина, Смола плавилась на солнце, выступала каплями и висла липкими сосульками из трещин стволов и ветвей. Столбы насекомых роились в воздухе. Толклись мухи, сверкали стрекозы, порхали бабочки, гудели жуки и осы, с шумом маленьких пропеллеров развертывали пестрые веера крыльев кузнечики. Птицы слетали и ловили их. Но их оставались тысячи, десятки тысяч в роившихся столбах; они были мелки, быстры, в их членистых тельцах созревали миллионы яичек, и малой величиной и множеством они прочно удерживали право плодиться, захватывая мир.

Прозрачная сладкая смола влекла их. Они налипали на нее — мухи, стрекозы, жуки, бабочки, пауки, спускавшиеся на паутине; новые, набегавшие по сосулькам капли заживо замуровывали их в прозрачной тюрьме. Так совершалась легкая массовая и прозрачная смерть, бок о бок с роившейся жизнью. И смерть не пугала жизни.

Так шло вчера, сегодня, из месяца в месяц, годами, ибо короткая и теплая зима почти не прерывала солнечного лета. Вечная весна еще раз посетила Землю..

* * *

Эти хвойные леса росли около ста миллионов лет тому назад. На их месте остались «синие земли» Прибалтики.

Они пересыпаны янтарем. Этот земляной камень, который, будучи натерт, притягивает кусочки бумаги, греки называли «электроном». И еще финикийские суда причаливали к синим землям грузить окаменевшую смолу хвойного леса. Посейчас в янтаре видны насекомые, со всеми их мельчайшими члениками в усиками, сохраненные прозрачными гробницами настолько хорошо, что их можно изучать с помощью лупы и микроскопа.

В сущности там нет насекомых. Тонкие тела давно рассыпались углистым порошком. Но смола, облекающая их, хранит пустоты, точные слепки их тел. И по ним мы отлично можем судить теперь, каково было крылатое население древней третичной эпохи.

Фенакоды

В Вайоминге, в Северной Америке, простирается самая удивительная в свете пустыня. Первые поселенцы прозвали ее «Худыми землями». Озаренная закатом, она напоминает сказочные развалины. Высятся стены и бастионы, дворцы с обрушенными куполами. Тянутся улицы. Кирпично-красные замки поднимают зубцы. Иглы обелисков сияют, как маяки. И каменные глыбы, заброшенные на острие пирамид, кажется, раскачиваются от ветра.

Толстый слой ископаемых костей застилает местами белоснежную почву.

Индейцы называли это заколдованным городом, пока белые цивилизаторы, отцы и деды банкиров, свиных и автомобильных королей самой могущественнейшей капиталистической демократии, не истребили их крестом, железом, водкой и сифилисом.

* * *

Но тут никогда не было города.

Стлалась саванна, прорезанная реками, усеянная озерами. Реки катились в шумящее море. Раковины огромных спрутов больше не пестрели в нем. Не показывались зубастые рыла ихтиозавров. И оно выглядело пустынным.

Но обманывала эта пустота.