Победитель планеты (двенадцать разрезов времени)

Только мощные вулканические сотрясения все еще пробегали по телу Земли. Гуронская цепь вытягивалась с запада на восток в северном полушарии, и поперек нее возникали складки скандинавского щита. Горы Гурона сделались ниже, на них прибыло снегу. Нашего острова не существовало, море и земля многократно менялись местами. Здесь и там берег террасами поднимался над линией прибоя. Стены конгломератов, осколков разрушенных некогда волнами пород, снова спаянных вместе, тянулись на сотни метров в высоту. Медленно подымаемые со дна отступившего моря, они сызнова кристаллизовались под прессом верхних земных пластов в бурые гнейсы и сланцы. Стекла слюды блистали в них. Их поверхность была изрыта и исчеркана. Время въедалось в них и осыпало их пылью. Валы камней, круглых и отточенных, как мельничные жернова, запирали расселины. Это были крепости-морены, приволоченные и сооруженные ледником. Вязкие синие глины подступали к морю. Они пахли сыро и гнило[1].

И снова высились и тянулись сланцы слой над слоем, мергели, песчаники, известняки, покрытые следами прибоя, из-под которого они некогда вышли. И причудливыми, подобными ветвям и микроскопическим корненожкам, узорами, обманчивыми письменами мертвой Земли, которых не сумел разгадать много спустя Логан, наивный геолог, поверивший в эти ветви и корненожки утренней зари жизни[2].

Минуем тысячи километров. Минуем лавовые пирамиды, изрыгающие карбиды и магнезию; чудовищные проедины, антиклинали с зазубренными краями, изогнутыми, как борты чаши. Будем знать: тут стоял колосс; борты соединялись на его вершине, и только по их наклону можно судить, как высока она была. Минуем плоские столовые страны, страны кубов и призм, словно высеченных разделяющими их пропастями из квадратов, гнейсов, мергелей, красных песчаников, — неправдоподобные пчелиные соты, каждый в десяток квадратных километров, с голой, как колено, вершиной. Тени туч пересекают эти кладбища Земли и гаснут в песчаных смерчах, крутящихся над асфальтовыми озерами. И вот известковая страна. Хрупкие белые горы натянуты сводами, тугими и тонкими, как тетива. Это карст. Трещины и пустоты прогрызли его насквозь. И там, где они выходят на поверхность, соляные столбы и мраморные цоколи, ступени циклопических лестниц, сияют как факелы…

Сколько надо было тысяч веков, чтобы сложить все это! В толщах кварцитов, сланцев, гнейсов, известняков, «свитах» брекчий и конгломератов, в этих осколках гранитного мира, смытого водой, осевшего илом и снова поднявшегося каменными стенами, — в них, если собрать их всех вместе, уложится 55 тысяч метров. Это больше всех вместе взятых пластов, образовавшихся после этого вплоть до наших дней. Осадки толщиной в 55 километров! А слои наслаиваются на дно океана медленнее, чем песок сыплется в песочных часах. Египет фараонов ушел лишь на два метра под поверхность почвы…

Как скучен и пуст был этот мир! Полный эха катастроф, гулкий и беззвучный, он знал лишь пение песков своих пустынь, когда ветер перебрасывал их, как костяшки счетов. В нем никогда не шелестели ручьи на лужайках. Ливни стекали с голых уступов, и вечно жаждущая Земля поглощала их влагу; сожженные теснины, как склепы, спирали реки.

Оттенков не существовало: это был мир контрастов, красно-бурый и желто-черный. И радуги вставали над ним в соляных испарениях болот.

Там, где кристаллические сланцы иссечены трещинами, затопленными лавами, змеились рудные жилы. Битый щебень, похожий на груды мертвых костей, засыпал их. Опухоли древних гор вздымались вокруг. И тут, в отечной местности, обнажалась платина, золото проступало, как желчь, блестел серебряный блеск, гигантские алмазы, выдавленные в первозданных тиглях и дотла сгоревшие потом.

Мы прошли из конца в конец по лицу этой Земли, состарившейся на сотню миллионов лет, и в нем не изменилось ничего. Но мы плохо смотрели: есть новое.

Опустимся с крутизны по исчерканным песчаникам и сланцам, по карнизам белых, усыпанных пеплом тысячелетий террас. Обломки кварца, глин и кремней оцементированы в мелкозернистые конгломераты. Они тянутся на тысячи километров. Они черны. Под рукой они оставят углистую в пыль. Это — серая вакка. Да, пыль, сходная с антрацитом, но плотнее слежавшаяся в породах, богаче углеродом, чем он. Шунгит. Имя ценнейшего минерала, тихое слово, долго погребенное в пыли геологических трактатов, впервые зазвучавшее для нас в XX веке, в стране строящегося социализма!

Самый первый уголь на земле — останки первой жизни!

Как много ее, значит, стало в морях! Как обильна первая жатва, созревшая из семян, брошенных одинокими гелями!

Спустимся ниже, в соленую мглу прибоя, ниже, совсем Низко — к воде. В ней — роение. Отдельные комки покрупнее — и вокруг них снующие точки, едва заметные, еле уловимые глазом.