Победитель свое получит

– Легко! Даже поверхностный осмотр трупа показал: девица была задушена сильными руками небольшого размера. Жертва сопротивлялась. Под ее длиннющими ногтями остались частицы кожи убийцы и волокна какого-то текстиля светлых тонов. Экспертиза уже проводится. Да, подбородок еще у нее рассечен – предположительно перстнем. Я, когда в первый раз еще у вас тут работал, по взрыву, заметил: ваш шеф носит нехилое такое колечко. Носит?

– Носит. С изумрудом.

– Вот видишь! Нет, наш Железный Стас – майор Новиков – голова! Умеет и нажать, и душу вынуть, и улики углядеть, и со свидетелем поработать. Мать погибшей девицы уже притащила ему дневник дочки. Кто видел, говорит, документ трудный, потому что в стихах. Но расписан там ваш шеф во всей красе – ревнивец, Отелло, зверь! Правда, кажется, у самой этой Шишкиной не все дома были – она почему-то считала гражданина Пичугина черным магом.

Илья радостно согласился:

– Это так и есть! Я всегда знал!

– А почему мне не сигнализировал? – обиделся Наиль. – Тьфу, что за хрень! Какой маг? Разве он еще и мошенничеством занимался… Следствие покажет, что там за магия. А убийство самое обычное, на почве ревности – гражданка Шишкина параллельно трахалась с каким-то К. Этот К. тоже в стихах описан. Не знаешь, что за фрукт?

Илья пожал плечами, хотя знал. За это Изора из своей тьмы благодарно кивнула ему белокурой сияющей головой.

– Ничего! – бодро воскликнул лейтенант Мухаметшин. – Железный Стас любого К. из-под земли добудет. Ведь на сексуальной почве сыр-бор разгорелся! А главное, за К. ухватится адвокат Пичугина.

– Луазо? Но зачем? – удивился Илья.

– Эх, не знаешь ты, Илюшка, жизни! А я, вот как этого адвоката увидел, эти очки золотые и нос грушей, сразу понял – адвокат хороший, опытный. Он будет подзащитного под невменяемость подводить. Это идеальный вариант. Распишет, как Пичугин маленьким отставал в развитии, как он таблицу умножения запомнить не мог и как пи'сался у доски. Потом, конечно, занялся бизнесом и процветал, пока этот К. своим беспардонным поведением не спровоцировал рецидив заболевания.

– Разве Пичугин псих? Он нормальней нас с тобой! – сказал Илья и осекся. Нет, нормальный ни за что не убил бы Изору! Вот он, Илья, нормальный. Он не смог бы никого удушить.

– Тебя спрашивать не будут, псих Пичугин или нет. Есть на это специалисты, – заметил Наиль. – Вполне возможно, что его и признают невменяемым. Тут уж он жадничать не станет – все отдаст, чтоб больным стать.

– Значит, его отпустят? – спросил Илья.

Он почему-то уже вообразил Алима Петровича сидящим в тюрьме за грубой толстой решеткой вроде тех, какие кладут на сливную канализацию.

Видел Илья и грустные яхонтовые глаза шефа, и руку с изумрудом, которая сжимает эту самую нерушимую решетку. Впрочем, сидеть Пичугин может и без изумруда, а вот плакать будет наверняка. Видели!

– Посадят его, не посадят – не наше дело. Суд решит, – философски изрек Наиль. – Главное, раскрыто громкое дело. А кто его раскручивать начал, а, скажи, Илюшка? Теперь у меня статус другой. Это дело! Это не семейные мордобои, где непонятно, кто кого куда стукнул. Теперь я серьезной работой загружен! Надо одну штуку проверить. Один доброжелатель стукнул, что Пичугин прямо тут, в «Фуроре», принимал наркокурьеров из Таджикистана.

– А, племянников?

– Слушай, это серьезное дело, а ты все хохмишь. Мне не до шуток, работы невпроворот. Так что пока, Илюшка.

– Пока. Тете Зиле привет!

К обеду покупатели, как всегда, валом повалили в «Фурор». Стало в торговом зале тесно, шумно. Но у Ильи Бочкова на душе было пусто. Гуляли там сквозняки и гулко отдавались в ушах разные пустяковые звуки, будто он сидел в комнате, из которой только что вынесли все до последней мелочи.

Тем временем трое из прокуратуры никак не покидали кабинет Алима Петровича. К концу дня даже самым недалеким работникам «Фурора» стало ясно: тут что-то не так. Продавцы бросили улыбаться. Лица от этого стали у всех разные, а Лидка Хромова даже осмелилась обозвать одну покупательницу старой вешалкой (за дело).

Когда следователи наконец ушли, первым из кабинета выскочил адвокат Луазо. Он был такой красный, что его трудно было узнать. Обычно аккуратный галстук забился у него куда-то под мышку, а прическа расклеилась и стала дыбом. Так выяснилось, что на самом деле Аркадий Ильич очень кудряв и белокур, хотя с утра был, как всегда, гладким шатеном.

В отличие от Луазо Тазит и Леха внешне изменились мало. Их лица как ничего не выражали, так и не начали ничего выражать. Только их щеки сделались чуть бледнее.

Вскоре после ухода Луазо доктор Кротков вывел и Алима Петровича. Пичугин мелкими, медленными шажками двинулся к служебному выходу, к своей машине. Он видел ее в услужливо распахнутую дверь. Черный «лексус» стоял на парковке и широко сиял в лучах холодного апельсинового заката. Из коридора Алим Петрович смотрел на гладкую огненную спину машины нежно, с прищуром. Он, должно быть, мечтал, что «лексус» унесет его сейчас куда-то далеко от всех бед.