Победитель свое получит

Илья с облегчением вздохнул и растянулся на сцене.

– Не годится! – покачал Кирилл грозной голой головой. – Ну-ка, скрючь руку, вот так. Сильней! А ногу подними и слегка согни в колене. Нет, тупее угол! Еще тупее!.. Отлично. Так и лежи.

– Но мне неудобно, – пожаловался Илья.

Его задранная нога кренилась вбок и тряслась.

По скрюченной руке сразу поползли противные ледяные мурашки.

Кирилл только небрежно махнул рукой:

– Плевать! Набирайся техники, учись владеть телом. Тебе, Бочков, может, и неудобно, а Лаэрту все удобно, потому что он труп. Понял мысль? Тогда ногой не дрыгай.

Он еще раз покосился на кроссовку Ильи, дрожащую в воздухе:

– Плохо у тебя, Бочков, с техникой! Будет перерыв – я твой шпагат посмотрю. На прошлой неделе хреновый был у тебя шпагат! Такому шпагату нечего делать в Тотельдорфе.

Илья застыл и закрыл глаза.

– А вот глаза как раз открой! – гневно вскрикнул Кирилл. – И не моргай – ты труп! Ты у нас вносишь ту каплю натурализма в общую условность, без которой все летит к черту. Натурализм необходим, но в гомеопатической дозе. Поэтому убью, если моргнешь. Смотри на колосники!

Илья уставился в скучный темный потолок. Скоро ему начало казаться, что все эти громадные балки, трубы и мертвые невключенные лампы, мрачно поблескивающие из своих жестяных ящиков, хотят обрушиться на него и раздавить, как букашку.

Илья в ужасе скосил глаза и тут же наткнулся взглядом на Розенкранца-Гильденстерна, который кротко сидел в шпагате. Это была неприятная картина. Не нравилась она и Кириллу, который ругал беднягу на чем свет стоит, совсем забыв про Илью.

Тогда Илья стал искать глазами Тару. Она послушно хромала в эльсинорской толпе и была бледна, серьезна и прекрасна. Илья радовался, что может сейчас смотреть на нее неотрывно, без всяких помех. Он ничуть не жалел о маленьких неудобствах покойного Лаэрта (мурашки, дрожь в ноге и пыль в ноздрях от топота массовки). Ведь даже Изора на все готова ради любви!

Илья снова вспомнил Изорину просьбу и стал думать, как ее исполнить.

Кирилл в это время, лопаясь от негодования и восторга, ставил последний выход войска Фортинбраса. Конца маршу не предвиделось. Режиссер перед самым носом Лаэрта топал своими ботинками, слегка обрызганными неизбежной осенней грязью. Покойник мог теперь рассмотреть эти ботинки в малейших подробностях. Например, левый ботинок явно начинал просить каши. Видел Илья и ровную строчку на джинсах режиссера. В эту-то минуту он и придумал, как поговорить с Поповым об Анжелике. Заодно и ногу можно будет опустить – только бы правильно выбрать момент.

Когда Кирилл в очередной раз, фортинбрасовски топоча, приблизился к мертвому Лаэрту, труп дернулся, сделал невольную подсечку, и режиссер полетел на серые доски сцены.

Илья, как мог, это падение смягчил: приподнявшись, он ухватил Попова за край джемпера. Но джемпер только упруго растянулся. Его носитель все равно стукнулся об пол локтями.

Отпустив джемпер, Илья успел заглянуть в большеглазое лицо Кирила. Оно было так вдохновенно, что Илье самому захотелось выкатить глаза. Он сделал это, а потом прошептал:

– Кирилл, мне нужно только две минуты! Поговорить… вопрос жизни и смерти!

– Опять? – поморщился Кирилл, тяжело вставая с колен. – Ты это нарочно сделал, гаденыш?

– Нарочно, – признался Илья.

Кирилл даже присвистнул, а потом сказал:

– За что я тебя терплю, Бочков, так это за непредсказуемость. Скоро уже бить начну, а пока – ценю. Ну что тебе приспичило? Опять секреты? Всем – перерыв четыре минуты!

Последние слова были сказаны громко и властно. Датское королевство тут же уползло за кулисы.

Стоя посреди пустой сцены с глазами до сих пор выпученными, Илья начал:

– Анжелика Шишкина просила вам передать…

– О-о-о!

Кирилл зажмурился и страдальчески почесал грудь.

– Зачем тебе все это надо, Бочков? – спросил он. – Что ты за вестник богов? Твое дело сторона.

– Сторона, – согласился Илья. – Но Анжелика очень просила, так что слушайте, а потом уж делайте что хотите.

И он пересказал Попову панические просьбы Изоры, а от себя добавил, что бедняжка вся в синяках, хромает и даже в туалет не может выйти без охраны. Спасение для нее теперь одно – бежать в Москву.

Кирилл выслушал все это с серьезным и недовольным видом. В тишине вдруг стало ясно, что этажом ниже ветераны выводят «Смуглянку-молдаванку».

– Это, Бочков, называется одним словом – влип, – сказал Кирилл после тягучей паузы, во время которой все так же нервно чесался. – Влип! Черта мне в этой Анжелике? Таких дур озабоченных всюду полно. Правда, мне казалось, что эта с деньгами… Не подумай плохого: я могу взять с женщины только на постановочные расходы. Или на поездку на фестиваль. Не более! Ничего себе, все для дела! А тут я влип: цепкая попалась бабенка, хотя и совсем без мозгов. У нее, оказывается, еще один бойфренд есть – да еще с садистскими наклонностями. Не хватало еще и мне опухнуть и захромать. Ну что, Бочков, теперь делать, как думаешь? Правильно: делать ноги!

– Вам обоим надо бежать в Москву, – согласился Илья.