Победитель свое получит

Илья в это время стоял на четвереньках под сиренью. Он шарил руками по мокрым листьям и искал второй кирпич. Со стороны проспекта Энтузиастов наконец послышалось верещание сирены. Что-то блеснуло и замелькало в темноте, плотно обложившей Обитель Пропавших Душ.

Дверцы «Волги» снова распахнулись как по команде – теперь целых три. Казалось, машина замахала крыльями, собираясь взлететь. Трое выскочили из «Волги». Они бросились бежать в потемки. Илья даже знал, куда им нужно – подальше от проспекта, поближе к глухим дворам, к окраине, к частным домишкам с задраенными ставнями, к гаражам, к свалкам, которыми неопрятная цивилизация метит границы своей территории, как хищники метят нечистотами свои владения.

Один из троих бандитов – должно быть, водитель, которому досталось то ли кирпичом, то ли осколками, – бежал не так ловко, как прочие. Он не сразу скрылся из глаз и зачем-то петлял по двору.

Времени хватило как раз на то, чтобы Илья нашел новый снаряд. Кирпичей под сиренью больше не было, зато завалялась литровая пластиковая бутылка из-под какой-то плохонькой колы. Теперь вместо колы бутылка почти наполовину наполнилась дождевой водой и была довольно тяжелой и управляемой. Илья подумал, что предпочел бы грязной холодной водице коктейль Молотова, но все-таки швырнул бутылку в убегавшего. Тот крякнул. Какой-то огонек дернулся и мелькнул рядом с ним, а хлопок, уже узнаваемый, пригнул Илью к земле.

В первую минуту Илья подумал, что бутылка все-таки стрельнула в бандита. Потом он понял, что было все прямо наоборот – это бандит выстрелил в него. Илья упал под куст и уткнулся лицом в мягкие сиреневые листья. Они были холодные и пахли не прелью, как утверждала в стихах мать и целая толпа других поэтов, а сырой землей, осенью, древесными грибами и некипяченой водой. Зарыться бы в эти листья с головой, как сонному червячку, – там, внутри, не стреляют, не орут; там время течет медленнее, но проходит быстрее.

Илья закрыл глаза. Ему стало так холодно, что свою жизнь он почувствовал существующей только где-то в самой середке, кажется в желудке. Зато теперь он забыл, где верх, где низ, забыл, какое сегодня число, забыл прочие ненужные вещи.

Это блаженство продолжалось лишь секунду. Очень недалеко, где-то над головой, вдруг завизжал тоненький голос. Голос показался знакомым. Тут же страшный рык порвал темноту в клочья, и раздался еще один визгливый голос, на этот раз мужской:

– Атас! Менты с собаками!

Это никак не могли быть менты: их патрульная машина только въезжала во двор, слепя фарами. В их свете чудесным образом прямо на глазах росли и исчезали золотые столбы и деревья. Раскинув дверцы-крылья, во всей красе вдруг засияла и брошенная «Волга» с дырой во лбу.

Вообще с той минуты все переменилось быстро и существенно. Сзади, за милицейской машиной, напирала пожарная с сиреной. Поскольку в окрестных домах зажглись почти все окна, выяснилось, что дом номер 18 не так уж далек от мира. К нему бежали и шумели какие-то люди. Поудобнее устраивались у крайнего подъезда все новые машины с мигалками.

В общем шуме Илья различил знакомый крик: «Фу, Снарк!» Откуда-то взялся и младший лейтенант Мухаметшин. Он кому-то уже докладывал по телефону отчетливым, на одной ноте голосом, что проведено задержание и еще какие-то нужные действия.

А Илья все лежал и лежал под сиренью. Всякий раз, когда он закрывал глаза, становилось очень холодно, но в этом холоде не было ни убийц, ни страха, ни противных хлопков, ни огня.

– Вон еще один гад в кустах валяется! – вдруг вскрикнул кто-то.

Илья шевельнулся, встал на колени, вытер щеки и губы, к которым пристала сырая глина. Тут же его подхватили под руки и понесли точно таким же образом, как носили его вчера Тазит и Леха по «Фурору». Наверное, и побили бы вдобавок, если бы Наиль Мухаметшин не сказал радостно, указав на Илью:

– Этот из местного населения! Это он сигнализировал о происшествии!

Веселое слово «происшествие» мало подходило к случившемуся: пожарные гремели, кричали и топали внутри подъезда, электричество в квартире Хоменко больше не горело, зато дым валил из окна глухими, пышными клубами. Самого Хоменко вынесли на носилках. Его грузили в «скорую». Старик пытался с носилок слезть и кричал что-то отчаянно и сипло.

Милицейских машин приехало несколько. Мокрый, грязный Илья стоял возле патрульной машины и теребил Наиля за рукав. По этому рукаву он чувствовал, что Наиля трясет так же, как и его самого, только не от холода, а от счастливого возбуждения.

– Я домой пойду, а? – просил Илья Наиля. – Мать беспокоится.

– Ты ей звякни, – посоветовал лейтенант.

– Я звонил, но по телефону всего не расскажешь.

– Всего и не надо! Товарищ капитан, вот тут у нас свидетель Бочков, – сунулся Наиль к какому-то суровому мужику. – Что, везем его в отделение для дачи показаний или пока домой отпустим?

Суровый мужик с сожалением оглядел куртку Ильи, его джинсы, тяжелые от грязи, и лицо в полосах рыжей глины.

– Да, досталось парню, – изрек мужик. – Мокрый весь. Запиши, Наиль, его точный адрес.