Победитель турок

— Да перестань ты блеять, старый козел! Чтобы спастись, не убегать надобно, а обороняться!

Одноногий придворный Пал Бицере, покалеченный гуситскими топорами, часто наведывался во двор и громко кричал на людей, разгоняя всех по местам. Пока он находился среди них, слуги суетились с подобающим усердием, но стоило ему уйти, как снова собирались вместе. И хотя никто не приносил новых вестей, в теплице волнений зарождались и быстро росли все новые и новые слухи. Говорили, будто королевы Елизаветы нет уже в крепости, она сбежала ночью, тайком, потому что дворяне замышляли сгубить дитя ее, как только оно появится на свет… Говорили также, будто она хотела сбежать, да не смогла — дороги-то все охраняются! — и Барбара вряд ли прибудет, ее на пути перехватили…

Быстро вечерело, гнетущие зимние сумерки сгущались, а вместе с ними сгущались и страхи. Из уст в уста передавали весть о том, будто ночью являлся дух короля Альбрехта, — шаги его гулко отдались во всех коридорах, и он трижды воскликнул у дверей супружеской спальни: «Спасайся, королева, супруга моя!» Нашлись люди, которые видели, как дух крался по коридору, другие слышали его крики.

День, быстро тонувший в колодце вечера, полнился ужасными тенями с Ракошского поля, и когда от венских ворот вместе с воем ветра донесся рев трубы, последняя надежда покинула обитателей королевского двора. Лишь услышав крик вестника, на бешеном галопе влетевшего во двор с возгласом: «Прибыла королева Барбара!» — они повеселели.

Вскоре за тем по двору замка процокала королевская карета, запряженная четверкой лошадей, и остановилась прямо у входа в королевские покои; сидящая в карете королева Барбара очень удивилась, услышав, что ее приветствуют столь громкими кликами. Тут же появились факельщики, и когда королева Елизавета, Фридрих Цилли, его сын Ульрих и эстергомский епископ Денеш Сечи, узнавшие о прибытии гостьи, вышли ее встретить, то шли они до самой дверцы кареты сквозь строй пылающих факелов. Елизавету вели под руки оба Цилли: она была бледна, ступала неуверенно, и под складками платья угадывалась благостная ее ноша…

Когда они были уже на последней ступеньке, дверца кареты распахнулась, и пред ними предстала Барбара, закутанная в меха, во всем блеске женской красоты, проглядывавшей даже сквозь усталость и утомление. Неподвижное лицо ее было бледно, белизна его, казалось, заставляла блекнуть рыжий свет факелов. Елизавета зарыдала и упала матери на грудь. Некоторое время та стояла молча, чуть ли не враждебно, потом и у нее из глаз потекли слезы. Свита окружила их и повела вверх по лестнице, чтобы поскорей укрыть от любопытных взоров глазеющей дворни.

Ужин окончился, и они остались за столом вдвоем, Барбара и ее старший брат Фридрих Цилли, — все прочие удалились, словно по молчаливому сговору. Епископ Сечи отправился служить вечерню, Елизавета прилегла отдохнуть у себя в спальне. А граф Ульрих сказал, что должен взглянуть на своих воинов. Брат с сестрой сидели молча, разделенные горевшими между ними свечами, и старательно избегали взгляда друг друга. Граф Фридрих налегал на вино, будто с каждым глотком проглатывал порцию храбрости. Он наполнил и другой серебряный кубок и подвинул Барбаре:

— Пей, сестрица! Согреешься…

Барбара бросила на него медленный взгляд из-под длинных ресниц и отодвинула от себя кубок:

— У меня в этом нет нужды. Да и холода я не чувствую.

— Да ведь намерзлась, верно, по дороге из Барада. Путь-то неблизкий, да еще зимой, в повозке…

И так как Барбара ничего не ответила, снова спросил:

— Никакой зверь дорогой не докучал? Волки…

— Нет.

— А звери в человечьем облике?

— Не докучали.

Мрачная холодность Барбары вновь оборвала беседу, и граф Фридрих не мог придумать ничего лучшего, как продолжать пить. Он с шумом поднимал и ставил кубок, всячески стараясь нарушить воцарившуюся меж ними неловкую тишину, и после каждого глотка удовлетворенно покрякивал и откашливался. Приободрить себя вином ему, видимо, удалось, ибо, когда он снова заговорил, голос его звучал свободнее:

— Далекий край, дикий край этот Варад, не так ли? И весточки не получишь от того, кто сослан туда… Мы и не знали толком, жива ли ты.

— Как видите, выжила! — с прорвавшимся злобным упорством сказала Барбара. Затем повторила, повысив голос: — Выжила, как видеть изволите, ваша милость, дорогой братец!

— Весьма этому рад, сестрица Барбара.

— А вы сердце-то свое раскройте, ваша милость, да покажите мне эту радость, — может быть, я и поверю!

И Барбара рассмеялась так, что брат ее почувствовал себя очень худо. Не успел он возмутиться или оправдаться, как на голову ему обрушились враждебные слова:

— Вы уж скажите, ваша милость, что гонцов моих, к вам посланных, волки съели, в болоте они утонули, глубокая трясина их поглотила или иной позорный конец настиг. Скажите же, что не от палачей вашей милости они все смерть приняли. И ни один к вашей милости не прибыл — потому-то у вас от меня и вестей никаких не было. Ведь куда как далек город Варад!..