Победителей не судят

На второй день войны передовые части польской армии наконец прошли через оставленную нами в качестве буфера Галицию и вступили в боестолкновение с частями моей армии. При этом мы не старались удержать за собой какую-то территорию или населенные пункты. Зачем? Задача, поставленная мною командирам механизированных корпусов генералам Рыбалко и Лелюшенко, была проста как мычание. Все неважно, кроме одного – не попадать под прямой удар и не стоять нерушимой стеной. Надо маневрировать и уклоняться, при этом наносить вторгнувшейся польской армии максимальные потери. Главное – сжечь их танки, БМП и самоходные орудия, истребить солдат и офицеров. Для этого в составе механизированных корпусов имелось все необходимое. Пусть польская армия дойдет хоть до окраин Киева – но при этом она истает, как кусок мороженого под жарким летним солнцем.

Так и вышло. В приграничных районах закрутилась смертельная мясорубка, тем более что с самого утра установилась нелетная погода. Россияне подвезли и подключили свои комплексы радиоэлектронной борьбы, в результате чего польская авиация ослепла и оглохла, а армейские части стали терять управление из-за отсутствия радиосвязи. В этот момент польскому правительству стоило бы уволить министра обороны, оттянуть войска за линию границы и извиниться, свалив все на скорбного головой Мацеревича и обвинив его в превышении полномочий. Однако вместо того польский министр иностранных дел Витольд Ващиковский обратился к правительствам других буржуазных стран и руководству Североатлантического военного союза и объединенной Европы с просьбой о военной помощи «в связи с агрессией Российской Федерации». Зря он это сделал, потому что война теперь пойдет совершенно по иным правилам…

* * *

8 апреля 2018 года (18 сентября 1941 года), Полдень. Львов-2018

Западноукраинский обыватель и националист Роман Калитовский.

Рятуйте, добрые панове! Без ножа режут! Мы думали, что Польша це Европа – так нет, никакая она не Европа, а польские жолнежи и жандармы – это не культурные и цивилизованные люди, а дикие и невоспитанные варвары! Теперь мы и в самом деле в Единой Европе, потому что в нашу гордую и свободолюбивую Галицию, которую не решился захватывать кровавый тиран Сталин, вошла польская армия, которую мы все считали освободительницей и защитницей. Но, вы представляете, в первый же день ко мне в квартиру в сопровождении польских жандармов вломился какой-то тип, представившийся паном Лешеком Замойским из Кракова, который заявил, что у него есть документы о том, что до июля 1941 года эта квартира принадлежала его деду, пану Вацлаву Замойскому. А посему, по принятому в Польше закону о реституции, я тут незаконный скваттер и захватчик, и должен убираться из дома в трехдневный срок без предоставления другого жилого помещения. Мол, он, пан Лешек, не обязан снабжать жильем всякое галичанское быдло, место которому в панском свинарнике. На мою попытку сказать, что я живу тут всю жизнь, и вообще родился в этой квартире, пан Лешек только гнусно ухмыльнулся, а один из польских жандармов съездил меня по роже дубинкой, чтобы, как он заявил, я не болтал лишнего.

– Вот тебе свобода, пся крев, вот тебе Европа, вот тебе пенсии в еврах, – сказал мне на прощание пан Замойский, – мы выгнали немцев из Померании и Пруссии, когда забрали их себе, выгоним и вас, много о себе мнящих, из Галиции и Волыни. Остаться смогут только те из вас, которые согласятся пасти для нас свиней и мыть унитазы.

Но все это было только цветочками. После того, как польская армия вошла в наш прекрасный тихий город, в нем то тут, то там загремели выстрелы. Это части нашей армии и вооруженные отряды ополчения Правого Сектора, Свободы и Самопомочи, которые поляки хотели разоружить и отправить в лагеря для интернированных, не захотели отдавать оружия и оказали вооруженное сопротивление. Некоторое время спустя, уже ближе к вечеру, по всему городу зазвучали сильные взрывы. Оказалось, что поляки бомбили наши воинские части и места дислокации ополченцев с самолетов якобы высокоточными бомбами, при этом руки у юзеков¹² оказались кривыми, и эти бомбы поубивали в два раза больше гражданских, чем военных.