Победителей не судят

…Прискакавшие трое жандармов спокойно и вежливо интересуются причиной стрельбы. Рассмотрев, что старший у них всего-то сержант, не докладываю, а попросту отвечаю: — Мол, бандит какой-то с пистолетом попался, наших подстрелил. Ну а мы их всех в ответ. Врать не буду им, на сегодня уже столько обиды и злости накопилось, что где-то на периферии сознания мысль была, что лучше бы всего было этих жандармов пристрелить тоже. Потому что за сегодня — это был лучший способ решения любых проблем. Вот, пристрелим их — нас больше никто не побеспокоит. Но крышечку, тихонечко поехавшую, все же придерживаю — в конце концов, именно потому, что это дело быстрое, и бесповоротное — торопиться не надо. Всегда успеем. Старший жандарм слезает с коня, идет все осматривать. Я следом, Боре мигнув, чтоб тех двух опекал. Ну, картина-то ясная, и ходить далеко не надо — волосатик всего несколько шагов пробежал. Осмотрел его сержант без интереса, хмыкнул, сплюнув, характеризовал «туда и дорога», и к телегам. Ну, я даже и не напрягся особо, просто подумал, что если что — вот прямо тут и пристрелю. И пошло оно все лесом. Однако сержант на дедка мертвого вскользь глянул, на пустую телегу, тут же пояс у деда проверил — и оглядывается вопросительно. Я на Борю смотрю, тот разом сообразив — протянул жандарму два невеликих мешочка — дедов, надо полагать, и этого волосатика. Тот взял их, и тут я только рот открыл — куда там гаишникам. Он мешочки, из рук у Борьки не забирая, развязал, глянул… И забрал, ловко так, вдвое отощавшие кошельки! Борька тока что монету не упустил с кулаков. Ну, Кио просто, престидижитатор высшей марки! А он мешочки еще в руках помял, вроде как рассматривая, и поднимает над головой почти, считай пустые кошельки, видно, что на донышке там, и возглашает: «Вещественная улика!» Все, мол, видят, свидетелей много. Да, стаж. Поневоле зауважаешь. Но все одно вовсе не расслабляемся, я Боре снова мигнул — нам еще тех посмотреть надо. У раненного бородача остановились, посмотрел он, я поясняю:

— Это вот его вез. С револьвером был, кстати. А у деда того обрезок под сидухой был.

— Понятно — кивает. И дальше идем. Подошли, посмотрел на побитых равнодушно, брезгливо в барахле стволом карабина порылся. Кивнул — мол, все ясно. Вот так вот.

— Ну, все понятно. Мы этого — на раненного кажет — с собой заберем. Коли выживет, все про бандита расскажет, что знает. И телегу его заберем, так положено — и смотрит выжидательно. Не, ну а чего, там этого льна-конопли прилично, и телега справная.

— А эти? — показываю вокруг на мясозаготовку-то — Их-то всех куда?

— Ну… этого — на скубента кажет — Этого мы тоже увезем, а остальные…

— Угу — угрюмо ему отвечаю, землю сапогом ковырнув. Земля тут неплохая, не хуже, чем в Валаше, мягкая, но у меня ж лопат нет. Штыками и прикладами опять ковырять? — Слышь, сержант. Мои парни сегодня и так замаялись. Мы с утра в деле, считай, четверть осталась, от того, сколько вышло. А ты хочешь, чтоб мы землю ковыряли?

— Ты чего, братец? Не злись на пустом месте-то! — сержант скалится — Нешто не понимаю, все устали, вам-то что, а нам всю ночь еще вязать всякую сволочь. Вот еще их копать. В тую телегу с тряпками их стащите, да отгоните — там вон в километре балочка есть, там и оставьте. Всего-то делов.

На том и порешили, тут же я загрузил работой парней насчет уборки, а сержанта вопросил — способен ли он передать от меня письменный доклад моему командиру? Жандарм помялся — видно, что не хочется ему лезть к начальству и вообще что-то необычное делать. Хороший мужик, правильный — от всего непонятного подальше, к кошельку поближе. Без глупостей в голове. Но, все же понимает — скажет он сейчас, что мол, не имеет возможности — а вдруг у меня важное чего? Или случится чего потом, а выяснится, что он мог, а не сделал. Все одно ж доложит о происшествии (наверняка еще и этого волосатого на себя запишут), а там уж эстафетой передать пакет в штаб и вовсе не сложно. Кивнул он мне нехотя. Быстренько на листке из блокнота накидал — доложил Горну о потерях, и выполнении заданий, а потом открытым текстом не выбирая выражений в рамках субординации накатал — что если нам не пришлют хотя бы дюжину свежих людей — то я сам больше пары смен не отстою, а за людей уже не отвечаю. И, все одно, вскоре мы все тут будем спать беспробудно, и резать нас можно будет тупым ножом, не проснемся. Потому что есть предел человеческим возможностям, и я, осознавая свою ответственность, тем не менее, вынужден предупредить о последствиях. Отдал листок сержанту прочесть — так надежнее, чтоб не «потерялось» — пусть знает, что не гадость про себя какую везет. Тот глянул, кивнул, сложил вдвое и в карман — обещал непременно поскорее передать. Особо-то я не рассчитывал, и думал даже, как бы все же своими силами обойтись, но — лишняя бумажка, как копейка — береженому рубль бережет, а небереженому — мачеха.