Победителей не судят

— У немцев всего четыре новых броненосных крейсера, в этом году еще один вступит в строй. У нас всего три, плюс четыре старых, но их лучше не считать — скорости совсем нет. И это еще не все — есть бронепалубные крейсера, и подсчет будет не в нашу пользу, причем с большим перевесом у противника. На память я пока не жалуюсь…

— Не нужно перечислять — я понял, что надо строить линкоры и крейсера с турбинами, причем срочно и числом побольше. Нужно как можно быстрее начать «обнуление» Королевского Флота. И прибегнуть к нетривиальным решениям — в открытом бою лучше не сходится!

Глава 37

— Да жить можно, хотя и скверно!

Вначале плавания Фока немного тошнило, особенно плохо становилось, когда крейсер поднимался на волне, а потом ухал с нее вниз, как на «американских горках» — довелось пару раз в жизни прокатится. Ощущение было незабываемое!

— Теперь понятно, почему коньяк пьете как воду…

Только сейчас Александр Викторович стал осознавать, что такое качка, хотя Алексеев его утешал с улыбкой, что это так себе погода, приемлемая, до шторма далеко. Но и этого хватило за глаза, и давно бы спекся, как блюющие на палубе офицеры и нижние чины, вернее, «травящие», как на этих посудинах принято выражаться. И стало бы совсем плохо, если бы Евгений Иванович не предложил своего привычного чая. И вот попробовав горячий напиток, Фока впервые не затошнило, наоборот, было благостно — тошнота отступила, и он решил, что сможет продержаться до конца перехода — к полудню уже будут у Чемульпо, а там произойдет спокойная высадка на берег. А на земле все сразу почувствуют себя уверенно, забудут про «морскую болезнь» и японцев встретят с нескрываемой радостью, как меньшую напасть — это ведь люди, не стихия, их одолеть можно.

— Ты закури, полегчает, — адмирал продолжал немудреное «лечение», и действительно, после пары затяжек стало вполне приемлемо — зря столько часов страдал и отказывался принимать «лекарства».

— Настоящим моряком у меня станешь, Фокушка, — адмирал отхлебнул «чайку», по цвету, запаху и крепости практически соответствовавшего коньяку, ну может чуть разбавленного настоящим чаем. И судя по внешнему виду пребывал в самом радужном настроении.

Действительно, недаром у «водоплавающих» поговорка есть одна житейская — «в море как дома»!

Мы ведь с тобой тогда не договорили, когда ты мне о нетривиальном оружии заикнулся. Как всегда у тебя нашлась масса дел, и женушка тебя от разговора оторвала. Я понимаю, что у вас любовь…

— Да какая такая любовь, — отмахнулся Фок, — заговор организовали против нас, отравить хотели.

— Даже так, — Алексеев выгнул бровь от удивления, и пробормотал чуть слышно, — и кто это посмел покуситься?

— Айсиньгьоро нашлись из Пекина — мое возвышение многим сильно не понравилось, «чистим» их понемногу, паршивцев!

— Слово какое привычное, но у тебя страшный смысл принимает, ваше царское величество!

— «Зачистка», куда без нее. У нас тут до демократии далеко, о правах человека маньчжуры даже не подозревают, а «гуманизм» принимают за нечто божественное и к житейским делам никакого отношения не имеющее. Не думал, что по маковку окажусь в эти дела погруженным.

— Привыкай, жалость проявишь, тебе хуже будет. Это восток, тут понимают только жестокость, так что относись спокойно, — совершенно философским тоном отозвался наместник, прихлебывая чай. — На Елену Борисовну здешние жители чуть ли не молятся поголовно, за сошедшую с небес милость богов принимают — налоги вдвое снизила, за излишние тяготы шкуру живьем сдирает с мздоимцев, каждый день на площадях кого-то казнят или палками забивают. Если бы у нас так с чиновниками, что во взяточничестве погрязли, поступали прилюдно, то народ бы валом валил на казнь, как на представление. Царя бы боготворили за его жестокую справедливость. А то, что сейчас происходит, тьфу!

Алексеев чуть ли не сплюнул, но как настоящий моряк не стал этого делать в представленном ему салоне, куда временно внесли роскошную мебель. Только скривил губы и подытожил:

— Террористы совсем распоясались — убьют градоначальника или городового, а им всего каторгу дают. И вся либеральная общественность рукоплещет — «сатрапов» ведь убили, все по справедливости! Нельзя ответно казнить, жизнь отнимать у «борцов за народное счастье»! Ничего, мы скоро в другую сторону повернем, будут они у нас хрен с редькой жрать и горчицей заедать. Победителей не судят!

— Это да, но потом если вожжи отпустят, еще как осуждают! А у Николая ручки слабые, не выдержит и отпустит.

— Перехватим, — мрачно отозвался Алексеев. — «Племянник» на престоле долго не просидит, это уже понятно. Революция ведь есть буря, а неумелый и слабый капитан на мостике не должен быть, с таким кормчим все пропадем. Убьют его скоро революционеры, англичане им за это хорошо проплатят. А если решит «гуманность» проявлять, и нашим и вашим, то мы сами его уберем и в угол задвинем — зачем нам такой царь на престоле, если преемственность власти обеспечить не может!