Победители

Прошлая жизнь отодвинулась куда-то далеко – надо было думать, что делать дальше, как жить.

Поступил в военное училище в городе Пермь. Писал Ане, но ответа не было. Со мной учились нытвенские. После Нового года узнал, что Ане и ее матери пришли отцовские награды и что разрешили вернуться в свой дом на Волгу.

Учился я на «отлично» по всем предметам, кроме физподготовки. Был неуклюж. Частенько получал двойки, поэтому в увольнение попадал редко, но спасало то, что над училищем шефствовал оперный театр. В субботу и воскресенье – культпоходы за символическую цену. Вечерами после театра передо мной стояли незабудковые глаза Ани, а в ушах звенел ее голосок: «Сашенька».

И с кем бы я потом ни знакомился – сравнивал с Аней: нежной, стройной, белокурой, синеглазой. Женился поздно – все искал похожую на Аню.

Вылечил

После окончания военного училища я проводил свой отпуск у родителей в деревне. Соседкой нашей была Нюра Ваниха – вдовица лет тридцати. С ней жила старушка – бабушка усопшего мужа. Звали ее Матреной, а в простонародье «Осихой» Шел ей 91 год. Старушка была еще шустрой, поджарой, разговорчивой, ее голубые глаза всегда светились теплотой. Как-то утром соседка зашла и говорит: «Старая моя стала плохо видеть и слышать. Просится к доктору. Не свозишь ли ты, Шура, ее к врачу, я бы сама, да малышей не с кем оставить. Дам я тебе самую послушную лошадку, только кошевка с короткими оглоблями. Под горку не давай ей разбегаться, тогда она ногами достает до передка саней, пугается и несется как угорелая». Форсу у молодого лейтенанта много, куда там, я все могу. Усадил бабушку в кошевку, сам устроился на облучок и вперед. Трусцой проехали деревню Сахары, добрались до Дроздов, а там за деревней крутой спуск, за ним два маленьких ложочка перед хуторком Окуни. По крутяку мы спустились тихонько, а на последнем ложочке я отпустил вожжи и дал волю лошадке. И тут началось: копыта стали бить по передку кошевки, моя лошадка полетела. Выскочила к хуторку. А тут был устроен ток для молотьбы. Слева от дороги молотилка приводная, а справа обметы свежей соломы. На самом току кошеву разнесло и перевернуло. Оглобли выскочили из заверток. Кошева осталась, а я потащился за лошадью на вожжах, которые были обмотаны вокруг рукавиц. Пробежав еще немного, лошадка встала.

Освободившись от вожжей, я побежал к кошеве, испугавшись за «Осиху», жива ли она. Подбежал… ни в кошеве и ни около – никого! Тут и забила меня трясучка. Кричу: «Матрена, Матрена!» Тишина. Какое-то наваждение. Вдруг солома в одном из обметов зашевелилась. Подбегаю – бабушка Осиха отряхивается. Говорю: «Руки, ноги целы?» Отвечает: «Не пужайся, Шура». Приехали в больницу. Пропустили нас вне очереди. Молодая, дородная, со строгими глазами и твердым голосом врачиха спросила: «На что, бабушка, жалуешься, что болит?» «Ниче не болит», – отвечает моя бабуля. Я рассказал, что к чему, почему приехали. Врач послушала ее, проверила слух и зрение и сказала: «Больших отклонений нет, если есть что-то, то все возрастное». Так до самой смерти бабушка Матрена не жаловалась ни на слух, ни на зрение. Нитку в иголку вдевала сама.

Дед Федула

У моего дедушки Осташи было семеро братьев, у одного из них, Мелехи, было семеро дочерей и только один сын, и то от работницы Моны. Нарекли его Федулой. Хотя, как говорится, «нагулян», но в семье его берегли – наследник. На тяжелые работы его не посылали, пахали и то девки. Родился он, как сам говорил, в один год с Лениным. В армию его не брали, потому что единственный сын. На тридцатом году его женили. Было у него два сына: Степан и Василий и три дочери: Сика, Марика, Дарасика. Старший сын умер молодым, а младший, Василий, погиб в Отечественную. И горевала же о нем мать Матрена. Кончилась война, а она каждый день выходила на росстань и подолгу стояла, все ждала возвращения сына, так с горя осенью умерла. Дедко Федуле к тому времени было 75 лет. У дочерей свои семьи, да и жили они далеко. С хозяйством без бабы не управиться. И привел он с соседней деревни Кокшары вдовушку Филиху, которой было около пятидесяти.

В 1952 году я приехал первый раз в отпуск с Дальнего Востока. Спал в клети. Утром слышу, кто-то в доме плачет. Встал, смотрю, – Филиха. Когда ушла, спрашиваю у мамы: «Почему она плакала?» А мама отвечает: «Стыдно, сын, говорить, но Филиха жалуется: дедка Федула замучил ее. Она днем навозится по хозяйству, а по ночам он ей покоя не дает, если не подпускает, то ременными вожжами к лавке привязывает». И верилось, и не верилось. Так прожили они лет пятнадцать. Можно сказать, что загнал дед Федула бабку Филиху в могилу. Не прошло и года, как дед привел в дом новую хозяйку: моложавую, крепкую бабу.