Победители недр

Они ещё долго разговаривали, возбуждённые близким осуществлением своей цели, мечтая о прекрасном будущем, когда десятки, сотни мощных станций будут выкачивать на поверхность энергию земных недр, насыщать ею гигантские заводы и фабрики, оживлять холодную Арктику, превращать пустыни в цветущие сады, мчать из края в край огромной счастливой страны электропоезда, стремительные, как молнии.

Весть о скором окончании пути вызвала бурный восторг у Володи и, казалось, придала новые силы больному Брускову. Говорили только о близкой остановке снаряда, с нетерпением считали оставшиеся метры. Гудение моторов уже казалось слишком спокойным и ровным. На уроках географии, геометрии, истории Володя неизменно переходил на разговоры о закладке станции, о новых мощных установках, намечал на карте пункты для них и тормошил Мареева и Малевскую бесконечными расспросами.

В охватившем всех оживлении прошло почти незамеченным появление богатого месторождения медных руд на глубине тринадцати тысяч ста пятидесяти метров. Малевская, однако, тщательно исследовала эту залежь на всём её протяжении по пути снаряда. Руда была магматического происхождения. Она, несомненно, образовалась во время застывания магмы и состояла из халькопирита, борнита и пирита, но преобладала в ней самородная медь, что представляло большую редкость и придавало особую ценность этому месторождению. Залежь меди уходила в глубину на пятьсот двадцать метров и по своему богатству могла бы иметь мировое значение.

Володя помогал Малевской при исследованиях залежи, но не очень внимательно слушал объяснения о происхождении, составе и значении меди. Он думал теперь только о станции. Однако последняя фраза Малевской задела его за живое.

— Почему ты говоришь, Нина, что эта залежь только могла бы иметь мировое значение? — спросил он.

— Потому что руда слишком глубоко залегает. Тринадцать километров — пока недостижимая глубина для современной горной техники.

Володя презрительно фыркнул и поднял голову от микроскопа.

— Вот ещё! Пустяки какие! А наш снаряд? Ты постоянно забываешь о снаряде, Нина! Рабочие спустятся сюда в скафандрах и будут добывать руду.

— Совсем просто! — рассмеялась Малевская. — Какой ты прыткий, Володька! А как доставлять руду на поверхность? По пять тонн с каждым рейсом снаряда?

Володя задумался, но лишь на одно мгновение. Он сейчас же оживился и категорически заявил:

— Это неважно! Самое главное — добраться до руды, а как её переправлять наверх — придумают другие. Не могу же я тебе сию минуту предложить такой способ…

Он обиженно повернулся к микроскопу и склонился над ним.

Когда на глубине тринадцати тысяч пятисот метров пирометр показал температуру окружающей породы в четыреста двадцать восемь градусов, Брусков начал проявлять недовольство своим положением. При каждом удобном и неудобном случае он громогласно заявлял, что чувствует себя уже достаточно хорошо и хочет встать и прекратить это позорное лежание. Он уверял всех, что за семь суток совершенно поправился и что он лучше Щетинина знает, насколько окрепло его здоровье. Все старались отшутиться, так как отлично понимали, чего добивается Брусков: быть на ногах к моменту остановки снаряда. Малевской приходилось чаще всех выдерживать его атаки; натиску Брускова она противопоставила приказ начальника экспедиции: «Считать Брускова больным и до полного выздоровления освободить его от вахт и выполнения каких бы то ни было работ по экспедиции». Тогда возмущённый Брусков подал на имя начальника экспедиции официальный рапорт о том, что он, Брусков, вполне здоров и просит отменить приказ. На рапорте появилась столь же официальная резолюция о необходимости представить справку лечащего врача. На следующий день, при появлении на экране профессора Щетинина, Брусков принялся лебезить перед ним, восхищаться его методами лечения и доказывать, что именно благодаря этим замечательным методам он теперь совершенно здоров и может гулять по снаряду и что неооходимо только его, профессора, разрешение.

Во время этого разговора Володя, забравшись в гамак и уткнув лицо в подушку, чуть не задохнулся от хохота. Мареев сидел за столом спиной к экрану, углубившись в какую-то огромную книгу, и искусал себе все губы, чтобы не рассмеяться. Малевская страдала невыносимо: она должна была в качестве ассистента профессора присутствовать при осмотре больного, давать ответы на все вопросы, и спрятаться ей было некуда. С пунцово-красным лицом от еле сдерживаемого смеха, она отвечала невпопад, прятала голову за спиной Брускова, притворяясь, что поправляет его перевязку. Но скоро её стало беспокоить простодушие, с которым профессор выслушивал красноречивые заверения Брускова, и тогда она начала из-за спины Брускова подавать профессору умоляющие знаки. Профессор, однако, и сам смекнул, в чём дело. С тем же простодушным видом он осмотрел и выслушал Брускова, согласился, что его выздоровление идёт значительно быстрее, чем предполагалось, но что ещё денёк, пожалуй, придётся полежать, а завтра после нового осмотра он, профессор, решит вопрос окончательно.