Победители недр

– Её мощность будет доходить до двадцати тысяч киловатт, диаметр колеса – сто двадцать метров, высота башни – девяносто метров.

– Какая махина! Сколько металла, труда, и сколько непостоянства, случайностей! – огорчался Андрей Иванович, её собеседник. – Ваша ветроэнергетика, по-моему, сплошной пережиток старины, как паруса в век паротурбинного судоходства. Будет ветер или не будет?.. Пошлёт боженька силы или нет?.. Перешли бы лучше, Нина Алексеевна, к нам, в лабораторию "разницы температур".

Малевская насмешливо посмотрела на Андрея Ивановича.

– Будет ветер или не будет? Не беспокойтесь, – он всегда есть и всегда будет. Нужно только забираться повыше, где существуют постоянные ровные потоки воздуха. А металла у нас с избытком хватит. Зато, когда мы вполне освоим эти агрегаты по двадцать тысяч киловатт и установим их в достаточном количестве, мы зальём всю страну электроэнергией. Тогда о кустарщине вашей "разности температур" и говорить не придётся.

– Ну, что же! Всё решит копейка… маленькая трудовая советская копейка. Посмотрим, у кого киловатт-час работы обойдётся дешевле, тогда и решится вопрос о преимуществе.

Подошел ещё один запоздавший посетитель. Он молча поздоровался с Малевской и Андреем Ивановичем и потянулся за кофе.

– Что с тобой, Виктор? – спросила его Малевская. – Молено подумать, что тебе свет не мил.

– Мало радости… – пожал плечами Виктор Семёнов. Он крупными глотками выпил кофе, потом, внезапно взволновавшись, отодвинул от себя чашку.

– Я не могу равнодушно слушать все эти разговоры, – слегка заикаясь, сказал он, повернувшись к Малеской. – При наличии такой огромной береговой линии, как у нас, не проявлять интереса к использованию энергии морского прибоя – это… это преступление… это вредительство… Десятки миллионов лошадиных сил каждого сильного порыва ветра пропадают зря! Если использовать только пять процентов энергии, которую развивает прибой у нашего черноморского побережья, весь Кавказ будет обеспечен электричеством для своих нефтяных промыслов, железных дорог, заводов и фабрик. А чиновники из технического совета при Госплане требуют ещё какой-то доработки моего проекта.

– Это проект качающегося понтона? – спросил Андрей Иванович.

– Ну да! Это же так просто. Мы сооружаем огромный понтон, состоящий в свою очередь из отдельных маленьких понтонов, насаженных на общем валу. Каждый из них соединён системой рычагов с береговыми насосами. Когда волны прибоя приводят в движение понтоны, это движение через рычаги передаётся насосам. Насосы накачивают воду в огромное водохранилище на высоком берегу, а оттуда, с высоты, вода по трубам падает на турбины электростанций… Вы понимаете, что могут дать мои понтоны, если их расставить на десятки километров вдоль самых неудобных, скалистых частей побережья, где неустанно, беспрерывно, днём и ночью с чудовищной силой грохочет прибой?! А мне говорят о какой-то доработке! Можно ли оставаться спокойным при таких бюрократических задержках!

Длинный Рощин промолвил со своей обычной язвительной усмешкой:

– Государственные денежки разбрасывать направо-налево тоже не следует. Надо быть вполне уверенным в целесообразности нового проекта, чтобы тратить на него средства.

– То есть, как это "направо-налево"? – крикнул возмущённо Семёнов. – Мой проект вы считаете "направо-налево"?

Рощин пожал плечами:

– Я не осуждаю ваш проект, но когда есть такой неистощимый источник энергии, как солнце, которое мы уже научились хорошо эксплуатировать, целесообразно ли тратить деньги на что-то неизвестное?

Почуяв вызов, Семёнов заставил себя успокоиться.

– Скажите, Рощин, – подчёркнуто вежливо обратился он к противнику, – по-вашему, можно считать "неизвестным" проект, разработанный специальным институтом и одобренный весьма компетентными органами?

– Можно только пожалеть об этом, – раздался спокойный, тихий голос Мареева.

Спорщики невольно повернулись к нему.

Не ожидавший этого нападения Семёнов растерялся:

– Почему же об этом следует жалеть?

– Потому что ваш проект, каким бы он ни был остроумным, да и все другие проекты по изысканию и исследованию новых источников энергии потеряют вскоре весь свой смысл и отпадут, как лишние.

– Что такое? Что он говорит? Почему? – послышалось со всех сторон.

– Может быть, вы, Мареев, изобрели наконец перпетуум-мобиле? – насмешливо спросила Малевская.

– Ну, что вы, Ниночка! – возразил Рощин. – Никита Мареев таким шарлатанством не занимался бы. Всего вероятнее, он раскрыл тайну практического использования внутриатомной энергии. Если это так, то я разбиваю свои гелиозеркала и иду к нему в чернорабочие…

Мареев спокойно грыз большое сочное яблоко, как будто эти насмешливые реплики к нему не относились.

– Чего вы зубоскалите? – вмешался Цейтлин. – Говори, Никитушка, говори и заставь их прикусить языки.

– Что же? Немного раньше, немного позлее… – задумчиво произнёс Мареев.

Он положил остатки яблока на тарелку и неторопливо отодвинул её от себя.