Победители Первого альтернативного международного конкурса «Новое имя в фантастике». МТА I

Я привел эту историю как пример роковой непредсказуемости, причина которой – в непостижимом человеческом нутре. И Доктор завелся. Да, Котенок необычайно эмоционален и подвижен, и это может помешать нашему делу. Делать на него ставку как на террориста – нельзя. Так давайте используем его как учебное пособие. Ребят надо встряхнуть. Сплотить. Повязать кровью. А то, если они надорвутся от предстоящего геройства, обожрутся уставом мученика, рассыплются. Вон у Буйвола, при его-то внушительной комплекции, чрезвычайно низкий болевой порог. Получил по морде в контактном бою – выл как маленький. Ананас грохнулся в обморок, когда Доктор брал у него кровь из вены. Боятся боли ребятишки, боятся смерти. Им не о чем думать и вспоминать – рано или поздно они, вследствие этой пустоты мозга, задумаются о лишнем, вредном, о жизни и смерти. Так пусть все вместе поучаствуют в ней. Станут палачами. Убийцами. Не в теории, а по-настоящему.

Каким убедительным казался нам план! И как блистательно он начал исполняться! Доктор всего-то навсего лишил Котенка обычной дозы – всем мальчикам содержимое ампул он ежедневно растворял в пище. И Котенок рассыпался. Мы с Доктором радостно наблюдали, как он готовится к побегу.

Доктор, поминутно протирая вечно заляпанные очки, с упоением комментировал каждую строчку в личном деле Котенка. Вот сегодня в нем проклюнулось пока еще неосознанное воспоминание о несправедливости. А сегодня оно превратилось в тревогу о матери. Память возвращается постепенно. И начинается ее возвращение с мелочей, с каких-то смутных обрывков, с еле заметных шевелений в душе.

Неделя, всего неделя ушла на то, чтобы память мальчика одержала верх и над насаждаемой нами дисциплиной, и над проповедями Майора, и над железной логикой войны.

Когда все уже было готово к побегу, мы вновь совещались с Доктором. Он настаивал на том, чтобы мы сняли минное заграждение на одном из участков за проволокой – открыли путь Котенку. А как ему об этом сообщить, дело техники. Я возражал. Мне не хотелось огласки, а пуще всего не хотелось посвящать в нашу операцию Майора. И еще мне захотелось немного уязвить Доктора, этого доморощенного теоретика, знатока человеческих душ. «Пусть Котенка пропустит в лес Красавчик, они же друзья, – сказал я. – Это будет естественно. А Красавчика выгородим. Все знают, что он диверсант липовый. Отделается легким испугом».

Ах, как позеленел Доктор, как он задергался! Но я его сразил простым аргументом: ты же уверен в успехе нашей операции, чего ж ты дергаешься? В последний момент, перед назначением в караул, предупреди Красавчика, что Котенок собрался в «самоволку». И скажи, чтобы пропустил и тут же сообщил в штаб, дежурному. Ничего страшного. Дальше – сплошное развлечение, игра в прятки. А в финале – очередная проповедь Майора, быстрое решение военного лохосудия, которое Майор и вынесет, и публичная казнь дезертира. Казнь, которую произведут сами мальчики. После нее они будут повязаны кровью Котенка. Станут глупее и злее. И будут готовы мстить всему миру за эту казнь, смывать кровью кровь. Очень все выглядело красиво. И очень здорово впутать в эту историю Доктора с его Красавчиком, думал я.

Вот здесь мы и прокололись. Не предусмотрели, что Красавчик выйдет к Котенку, и Котенок вздумает завладеть его автоматом. И теперь все наперекосяк. Теперь крови хлебнул Котенок. Сегодня-завтра он, уже подышавший воздухом свободы, обнаружит, что отсюда, с острова, не выбраться. Кто следующим попадет в его прицел?

7. БУЙВОЛ

Я отдал ребятам снаряжение, свое и капитаново, и взвалил на закорки мертвое тело. Кому как не мне его тащить. Был он мне командир. Таких командиров поискать. Он из меня человека сделал. В самом начале, когда у меня на занятиях ничего не выходило, он так меня поперек лопаток прикладом хватанул, аж косточки затрещали. А после говорит: «Ты, Буйвол, старайся. Неуклюжий ты, мужик, неловкий, зато силы в тебе как в бульдозере. Ты научись силу из мышц во все клеточки, когда требуется, загонять. В пальцы, в нервы, в глаза, в ступни ног. Старайся, мужик, и выйдешь в дамки». Чудно он говорил со мной, Капитан-1. Не все слова разберешь, чего они значат. А на учениях, когда дождь зарядил и мы в шатре грелись, он закурил и все глядел на меня, глядел, будто в первый раз видел. И сказал, тихонько так: «Эх, Буйвол, для тебя война как мать родна. Радоваться надо, мужик, что ты к нам попал и помрешь первым. Угораздило бы тебя дожить до победы, дождаться мирной жизни – заездили бы тебя, дурака, вконец, и сдох бы ты в плевках, под забором».

Вот тащу я теперь Капитана, а сам думаю: чего дальше-то будет? Про мирную жизнь думать неохота, да и ни к чему она мне, раз Капитан так решил. Мне тут житье – лучшего и не надо.