Победивший платит (СИ)

Обморок. Это не горе - благо; измученный ум отдохнет хоть так, пока ей не достанет сил вернуться в сознание, а холод ночи снаружи понемногу приведет Кинти в чувство.

Дождавшийся нашего возвращения Эрни едва удерживается от возгласа, непочтительного в доме небес. Я передаю полубессознательную, дрожащую крупной неудержимой дрожью, женщину в руки врача.

Эрни переводит взгляд с обессилевшей женщины на закрытую дверь, за которой остался его пациент.

- Мальчик останется здесь, - объясняю я. - Его лечат, не тревожьтесь.

Как она сумела - нет, не совершить, но ни словом, ни взглядом не выдать себя в таком деле?

Отточенный клинок решимости, живое возмездие в женском теле, сейчас медленно расслабляющееся в тепле и безопасности салона. Была ли справедливость моей жены так же сурова к ней, как к ее врагам? Кинти не избегает моего взгляда намеренно, но и не ищет его, молча глядя в проносящуюся за окнами темноту.

- Я дождусь тебя в кабинете, - говорю я, когда мы входим в дом. Пусть супруга приведет себя в порядок, что бы ни входило в перечень методов: горячая ванна или стимулятор. Теперь мне некуда спешить, и сон все равно бежит от меня.

Задержавшись на пристойную половину часа, моя жена появляется вновь, внешне уже ничем не напоминая срезанную лилию. Я не собираюсь задерживать ее надолго, но тяжелый взгляд зеленоватых глаз красноречив и свидетельствует о том, что война для моей жены продолжается, и на сей раз противник - я.

- Ты желал меня видеть, - констатирует она. - Надеюсь, ты поймешь меня, если я попрошу не затягивать этот разговор?

- Безусловно, - подтверждаю я. - Высокоморальных наставлений от меня ты можешь не опасаться; я спрошу лишь об одном. Почему Эрик?

Она убийца, но, если подумать, я на ее стороне... был бы безоговорочно, не реши она впридачу к тому, чтобы наказать Эстанниса, обмануть меня - и не будь я ей обязан одним, но чудовищным несчастьем.

- Это не очевидно? - удивляется Кинти. - Не ты ли всегда восхищался способностью женщин в одну минуту думать о множестве вещей? Эстаннис заслужил смерти, попытавшись взять власть над Лероем. Твой барраярец за то, что он сделал с тобой, заслужил и худшего, однако спасся.

Спокойная констатация факта, непробиваемая уверенность в своей правоте. Чем бы ни была вызвана эта убежденность - ревностью ли, отвращением к дикой крови или ясным пониманием своей выгоды - ее не изменить словами. Мог ли я предугадать, что буду до последнего надеяться на то, что супруга лжет небесному суду, принимая на себя чужую вину ради спасения нашего сына?

Не то, что Риз умер от ее холеной руки, рождает во мне протест и отвращение. Ксенофобия в чистом виде: эта женщина была моей женой и жила рядом со мною три десятка лет, но КТО она? И кто я сам, раз не в силах даже сейчас понять, что за душа скрывается за привычным обликом, полным прелести?

Если бы Лери не пришлось постоять на границе небытия, я не узнал бы и этой малости. А если бы не Эрик - жил бы и дальше, не подозревая о том, что под моими ногами тонкий обманчивый лед.

- Ты меня ужасаешь, - честно говорю я. - Но что сделано, то сделано; семья от тебя не откажется, и я сделаю все, чтобы нашим сыновьям не пришлось жить, встречая косые взгляды.

- Не покусись я на твоего барраярца, ты был бы на моей стороне, - суховато усмехнувшись, констатирует жена. - Сейчас же поддержишь меня из соображений имени дома. Разница невелика.

Всегда ли она была такой, или убийства действительно калечат душу? Почему, в таком случае, Эрик, на чьем счету куда больше мертвецов благородной крови, не вызывал у меня такого желания отстраниться и очиститься?

- Чужаку не место в семье, - продолжает она спокойно, поощряемая моим молчанием. - Я ошиблась, думая, что Лерою больше не грозит опасность... что, чуть не умерев из-за чужой злобы, он уже откупился от смерти...

- Кинти, - твердо говорю я. - Счастье, что Нару сумел подсказать мне причину его болезни. Если бы не это, ты молчала бы и дальше, надеясь на искусство врачей? Эстаннисам оно не помогло. Как ты добилась, чтобы даже их врач не заподозрил неладного?

Кинти холодно усмехается.

- Это секрет моего дома, - отвечает она. - Не тревожься. Я не безумная отравительница и не получаю удовольствия, вливая яд в чужие чашки. Это просто оружие, как и любое другое.

Выплеснутое вино не соберешь в чашку, сказанного не отменишь, а мертвецов не воскресишь.

- Эстаннис первым осмелился причинить вред семье, - размышляю я,- а жизнь его слуги не стоит даже денег. Будем надеяться, что небесным так же не нужна огласка, как и нам, и что твое наказание не будет слишком тяжелым.

Кинти коротко выдыхает, с тщательно скрываемым облегчением. Очевидно, она держится лишь на самолюбии.

- Я останусь здесь, пока все не успокоится, - обещаю я. - Семья сейчас слишком слаба, чтобы я мог ее оставить. Не принимай меня за врага хоть сейчас, и если есть еще что-то, чего я не знаю, хотя должен, скажи.

Кинти качает головой. Остается надеяться, что урок пошел ей на пользу.

- Я устала, - жалуется она коротко. - У меня была, гм, тяжелая неделя.