Победы и беды России

В заключение — о самом главном. Как говорилось выше, Бахтин видел свою цель в создании философии в собственном смысле слова, которая, всецело сохраняя в себе стихию, воплотившуюся в русском «мыслительстве», в то же время стала бы такой же последовательной и завершенной, как философия Германии. Это была, в сущности, уникальная, как бы заведомо неразрешимая задача, ибо русская, и в том числе бахтинская, мысль имеет в своей основе как раз «тезис» о принципиальной незавершенности и Мира («все впереди и всегда будет впереди»), и человека, личности; сам феномен диалога в бахтинском смысле зиждется именно на принципе незавершенности, поскольку даже «самый последний» ответ в этом диалоге все же подразумевает новый вопрос, новую «реплику». Короче говоря, цель состояла в том, чтобы завершенно раскрыть заведомо незавершимое…

И я полагаю, что Бахтин смог осуществить эту цель или, по крайней мере, проложил надежный путь к ее осуществлению. Тем самым веками развивавшаяся русская мысль приобрела своего рода неоспоримость, безусловность, незыблемое воплощение, и прежде всего именно поэтому Бахтин нашел такое ни с кем (из русских мыслителей) не сравнимое приятие на Западе; речь идет именно о приятии, а не только о высокой оценке, каковой удостоились в XX веке на Западе и Киреевский, и Хомяков, и Леонтьев, и Соловьев, и Розанов, и — ранее и более всех — релятивистский Бердяев, из которого каждый, в сущности, может извлечь, что хочется… Бахтин же вполне определенно писал: «…и релятивизм, и догматизм одинаково исключают всякий спор, всякий подлинный диалог, делая его либо ненужным (релятивизм), либо невозможным (догматизм)».

Я говорил, что многие западные авторы сводят «бахтинизм» к новой интеллектуальной «игре», заменившей игру в структурализм и т. п. Но это утверждение или даже «обвинение» вовсе не означает, что на Западе вообще не понимают существа философии Бахтина. Речь идет о модной волне, захватившей многих, но в основе ее все же если и не полное понимание, то хотя бы острое чувство глубины бахтинского «откровения».

И когда те или иные авторы вдруг начинают с подозрением относиться к православной основе бахтинской мысли, это результат их принадлежности к «профессионалам», к «спецам», живущим в условиях тамошнего тоталитаризма, который, например, в любой момент может перекрыть финансирование деятельности того или иного автора. Поэтому весьма уместно сказать здесь о брошюре, изданной не принадлежащим к «профессионалам» американцем Клинтоном Гарднером, — «Между Востоком и Западом. Возрождение даров русской души» (1991).

К. Гарднер, хотя он и получил философское образование, живет за счет предпринимательства, а не профессионального философствования. Брошюру свою он издал на собственные средства и в США, и, в переводе на русский, в Москве (в 1993 г.). От него не могли потребовать заподозрить в чем-то Православие, и он, например, без каких-либо оговорок присоединяется к одному из своих американских единомышленников, утверждающему, что в творчестве Бахтина, как «нигде более… проявились с такой мощью возможности православной христианской мысли».

Более того, К. Гарднер не боится вторгнуться в острые коллизии сегодняшней политики и пишет (в декабре 1990 г.): «Сегодня мы узнали, что Шеварднадзе пришлось подать в отставку (с поста министра иностранных дел. — В. К.)… Автор передовицы (в американской газете. — В. К.) увидел в происходящем результат противостояния между Востоком и Западом в русской душе. То есть между тем, что он обозначает как «реакционный славянофильский мистицизм» (совсем в духе А. Д. Сахарова! — В. К.), и просвещенным «западным мышлением» Шеварднадзе. Поскольку моя книга, — заключает К. Гарднер, — усматривает в славянофилах и восточном мышлении… указание пути к грядущему (имеется в виду путь мира в целом. — В. К.) и, уж во всяком случае, не считает их реакционными, то отставка Шеварднадзе делает затронутые мною темы еще более актуальными».[110]

К. Гарднер видит в Бахтине новейшее звено всей многовековой цепи русской мысли (он говорит, в частности, о необходимости «проследить нить, тянущуюся от Хомякова к Бахтину») и убежден в следующем: «Русская философия… знает то, что Западу неведомо, но что нужно ему и всему роду человеческому… Русская философия уходила своими корнями в жизнь русского народа; она развивалась из осмысления русскими людьми их христианско-православного наследия…»

И наконец, замечательно верное суждение о великом творческом свершении Бахтина: «Сегодня, оглядываясь назад, мы видим: то, что у русских философов XIX века было весьма отвлеченным и идеалистическим пониманием духа и слова, приобрело у Бахтина полновесную конкретность» (выделено мною. — В. К.).