Победы Космодесанта

Черный Корабль оказался куда крупнее, чем предполагала Ксанте. Протяженный, огромный, словно город. Ксанте слепо поплелась через него, проскальзывая сквозь стены и между палубами, стараясь одновременно двигаться и держаться подальше от оберегов, затруднявших ей путь.

Длинными рядами тянулись камеры. Заключенные внутри них разумы были сломленными и тлели, словно угольки. Камеры были пропитаны болью, и Ксанте казалось, будто она окунулась в озеро крови, ее наполнили запах и привкус меди.

Ксанте торопливо отступила от камер, но столкнулась с еще худшим ощущением. Круглый анатомический театр со стенами, увешенными диаграммами вскрытых головных и спинных мозгов, был наполнен столь сильной болью и ненавистью, что Ксанте отшатнулась от него и упорхнула, словно насекомое.

Ксанте знала, что теряет разум. Теряет в буквальном смысле — связь между разумом и мозгом могла оборваться в любой момент, и она окажется в ловушке, кружась вокруг Черного Корабля до тех пор, пока какой-нибудь антипсихический оберег не убьет ее. Возможно, здесь водились другие призраки, иные осиротевшие разумы, блуждающие по палубам.

Она заставила себя сосредоточиться. Ей не суждено так погибнуть. В отчаянии она заметила черную дыру — одного из членов экипажа с экранированным разумом — и направилась за ним. Везде горели свечи, в каждом алькове стояли крошечные восковые святыни, с потолков свисали железные канделябры. Реликвии — иконы, ветхие кости, куски брони, покрытые письменами гильзы, — хранились в стеклянных ящиках, дабы наполнять палубы корабля святостью и удерживать скверну тысяч псайкеров подальше от разумов экипажа.

Они собирались в часовне. Ее святость была запятнана цинизмом и жестокостью, которые контрастировали с эманациями алтаря, посвященного Императору-защитнику. Люди с пустыми душами преклонили колени в молитве, пока один из них вел церемонию с увешанной кандалами кафедры. Здесь горело еще больше свечей, многие превратились в бесформенную массу воска и полуистлевших фитилей за витражными окнами. Каждый член экипажа также держал свечу, сгорбившись от символической тяжести света, который он нес.

Ксанте подлетела к одному из присутствующих. Она не могла увидеть его лицо, поскольку в наброшенный на голову капюшон было вмонтировано ингибиторное устройство, скрывающее от нее лицо человека и его мысли. Но наружу пробивалось эхо его восприятия, достаточное, чтобы Ксанте могла понять слова, которые тот слышал.

Стоявший за кафедрой человек был офицером. Ксанте заметила у него на шее медальон с литерой «I». Воротник его красно-черной униформы был настолько высок, что человек даже не мог повернуть голову, а на челе у него красовался инкрустированный рубинами венец. Голос человека был зычным и грозным, усиленным громкоговорителем в горле.

— Помолимся же, — говорил он, — дабы ничто не воспрепятствовало исполнению священного долга. Мы почти достигли конечной цели, но должны сохранять бдительность. Остались считанные дни, воздадим же хвалу за то, что вскоре избавимся от груза. Но до самой последней секунды мы должны оставаться настороже! Общий долг важнее любого из нас. После выполнения задания наша работа будет завершена. Не ленитесь, не теряйте бдительность. Подозревайте всех и всегда!

Офицер продолжал говорить, но Ксанте уже не слушала. Она поняла смысл слов, и остальные речи продолжались в том же духе. Женщина выскользнула из часовни, следуя за группами членов экипажа по громадным верхним палубам корабля. Она преодолела высокие арки, прекрасный оперный зал и скопление крошечных зданий, образующих макет деревушки под потолком, выкрашенным так, чтобы напоминать летнее небо — вещь, которой не было места на космическом корабле. Немало удивившись, Ксанте едва не заблудилась, но вовремя заметила черные дыры в зале, где собирались другие члены экипажа.

Ксанте полетела по коридору со статуями и портретами, чьи лица, впрочем, также оставались сокрыты от нее. Она возникла в картографической комнате, где несколько человек собрались вокруг громадного стола с картой. Подвешенный к потолку сервитор с помощью авточернил делал пометки на звездной карте. Ксанте чувствовала теплящийся в нем слабый огонек жизни, поскольку, как и любым другим сервитором, им управлял перепрограммированный человеческий мозг.

В дальнем конце комнаты расположился еще один сервитор. Он исполнял роль гололитического устройства и проецировал огромное изображение, которое занимало большую часть картографической комнаты, мерцая над головами людей с пустыми разумами. Ксанте посмотрела на него сквозь эхо образа в их глазах.