Побег

– Болит сильно? – шепотом спросила она сына. С глазами, полными слез, мальчик молча кивнул,

– Потерпи, милый, надо потерпеть, – умоляла она малыша. – Еще немного – и мы будем свободны.

Она снова подхватила сына на руки и, держа его перед собой, понесла. Тяжелый! Метров через триста она уже сильно запыхалась. Надо бы переложить ношу на спину – так будет легче. Но Олежка с вывихом ножки теперь не мог держаться за ее бока, как раньше. Вот беда…

Вдруг ей послышались голоса. Голоса доносились со стороны грунтовки. Вообразив себе, что это какие-то местные жители, она резко рванула на дорогу, но как только выскочила на проезжую часть, сердце ее упало.

Посреди дороги стоял синий «бэ-эм-вэ» с распахнутыми дверцами. У машины копошились трое – два охранника дачи и еще один, незнакомый. Мужчины тотчас увидели женщину с ребенком на руках и бросились к ней. Она, как испуганное животное, метнулась в лес, перескочила через овраг, устремилась в заросли дикого крыжовника, но ее уже настигли, схватили за руки, вырвали Олежку… Мальчик закричал, отбиваясь ручками и ножками, плача от боли. Силы были неравны.

Ее быстро скрутили и, заткнув рот тряпкой, поволокли к машине…

Вечером приехал человек со шрамом и о чем-то долго говорил с Павлом. О чем, она не слышала, но разговор шел на повышенных тонах. Павла увезли, и с тех пор он в доме больше не появлялся. Вместо него приехал тощий хмурый парень. А их с Олежкой перевели на «строгий режим», как выразился Батон. Ее оставили в той же комнате, а вот Олежку забрали и посадили в соседнюю. И как она ни умоляла своих мучителей оставить ей сына, все было напрасно. На прогулки их больше не выпускали, в туалет выводили строго по часам: ее утром и вечером в сопровождении двух охранников, Олежку – отдельно от нее, тоже под присмотром охранников.

Батон тогда пригрозил ей:

– Еще выкинешь фортель, сука, я твоему мальцу башку отверну и тебе под дверь подброшу, ясно? Шеф дал указание: чуть что – мочить. Буду стрелять на поражение! Учти.

Впрочем, Светлана не поверила ему. Она не сомневалась, что она нужна Шраму живой. Ей давно стало ясно, что похитили их из-за Владислава. И что держат их тут тоже из-за него. Неясно только зачем, с какой целью. Скорее всего, для какого-то торга, который мог состояться между ее похитителями и… неужели Владиком? Но, зная мужа, она понимала, что Владислав никогда ни с кем не станет торговаться. Утешала Светлану прежде всего мысль о том, что Владик жив: раз их здесь держат, значит, он жив.

Но где же он сейчас, она даже и предположить не могла. Последний раз они виделись полгода назад в Америке, когда после инцидента с Монтиссори за ним пришла полиция…

Она много раз за эти томительные месяцы прокручивала в памяти тот страшный вечер, последний вечер в мирном тихом Дейли-Сити, пригороде Сан-Франциско, пытаясь восстановить всю картину загадочных и страшных событий и понять, что же за ними скрывалось.

Сын не знал, что пану арестовали и посадили в тюрьму. Она не осмелилась ему сказать. Наверное, еще надеялась, что ошибка быстро вскроется и Владика отпустят. У него и раньше были трения с американским законом. Однажды ему едва не запретили въезд в страну. В ФБР поступил сигнал из Москвы о том, что якобы бизнесмен Владислав Геннадьевич Игнатов задолжал российскому правительству колоссальную сумму налогов. Но это была явная провокация: Владик очень щепетильно относился к внешней благопристойности своего бизнеса и своей репутации. К тому же он не хотел по-глупому рисковать и подставлять себя под удар. Поэтому все финансовые документы у него всегда были в порядке, а налоги – разумеется, с той прибыли, которую его бухгалтерия показывала по документам, – платил исправно.

Она хорошо помнила, как утром в тот день в теленовостях сообщили о предстоящей российскому президенту сложной операции. Владик весь день ходил хмурый, несколько раз звонил кому-то в Вашингтон, потом в Москву. А когда она спросила, чем он так обеспокоен, муж уклончиво сказал про возможные осложнения с поставками. Хотя она поняла, что просто не хочет ей ничего объяснять. И буквально в тот же вечер его вызвали в ФБР и долго, почти до полуночи, выясняли его «налоговую историю». Вернувшись домой, Владик только и сказал, что на него стукнули из Москвы. Это было предупреждение. Недвусмысленное, коварное предупреждение – как пять апельсиновых косточек в рассказе Конан-Дойля. И как показали последующие события, предупреждение не пустое.

Когда Владика посадили в тюрьму Сан-Франциско, она продолжала жить так, как и раньше, точно ничего не произошло. Соседям она ничего не сказала. Исчезновение мужа объяснила его внезапной командировкой в Европу. А потом…