Он сел писать очередную «записку в будущее», но его прервал сильный топот на лестнице. Кто-то явно бежал сюда. Выйдя в коридор, он увидел худое тело Ивана, отбивавшегося от санитаров с одной лишь целью — попасть в палату на третьем этаже. Крики сопровождали погоню. Федор Юрьевич вытянул руки, заграждая ему путь, но тот, будто предчувствуя его маневр, нырнул вниз, и оказался в палате. Главврач потерял дар речи: самое страшное, что могло произойти в этой больнице, только что произошло. Он стоял в окружении четырех санитаров. Они, глотая ртом воздух, просили прощения, объяснялись, старались оправдаться — только Федор Юрьевич их не слышал. Он медленно развернулся и зашел в палату. Солнечный свет. Сосны в окне. Повернувшись вправо, он отдаленно услышал крик: «Папа!» Это был крик радости, гнева и печали. Эверт сел на соседнюю кровать и заплакал. Что-то изменилось. В голове главврача даже промелькнула мысль, что эта встреча может помочь Эверту вернуться в реальный мир. Здесь он посмотрел на своего старого друга — он открыл глаза.
Он сел писать очередную «записку в будущее», но его прервал сильный топот на лестнице. Кто-то явно бежал сюда. Выйдя в коридор, он увидел худое тело Ивана, отбивавшегося от санитаров с одной лишь целью — попасть в палату на третьем этаже. Крики сопровождали погоню. Федор Юрьевич вытянул руки, заграждая ему путь, но тот, будто предчувствуя его маневр, нырнул вниз, и оказался в палате. Главврач потерял дар речи: самое страшное, что могло произойти в этой больнице, только что произошло. Он стоял в окружении четырех санитаров. Они, глотая ртом воздух, просили прощения, объяснялись, старались оправдаться — только Федор Юрьевич их не слышал. Он медленно развернулся и зашел в палату. Солнечный свет. Сосны в окне. Повернувшись вправо, он отдаленно услышал крик: «Папа!» Это был крик радости, гнева и печали. Эверт сел на соседнюю кровать и заплакал. Что-то изменилось. В голове главврача даже промелькнула мысль, что эта встреча может помочь Эверту вернуться в реальный мир. Здесь он посмотрел на своего старого друга — он открыл глаза.