Побег

Поднявши было к голове руку, разинув рот в начальственном окрике, так и осекся. Вмиг стала ему понятна вся эта катавасия на площади перед башнями: искаженные лица, сбитый с ног, уронивший бердыш стражник, визжащая от страха баба — она потерялась между закованными в железо всадниками, всюду натыкаясь на оскаленные лошадиные морды, опущенные копья, обнаженные мечи, и бестолково шарахалась от широких задов и копыт.

Разинув рот, но заглотав слово, Пуща с нестарческой прытью устремился назад к дверце и, верно бы, убежал, когда бы не наткнулся на сопровождавшего его кольчужника. А Юлий, догадавшись, что если кравчий запрется в башне, то худо будет, бросил коня вбок, настиг беглеца и цапнул за высокую с жесткой тульей шапку, которая и осталась в руках, тогда как Пуща, не помышляя о потере, уже на четвереньках продолжал бег к спасительно открытой двери.

Швырнув бесполезную добычу в лицо схватившему меч кольчужнику, Юлий спрыгнул с коня — кравчему оставалось с полдюжины скачков собачьим галопом, чтобы ускользнуть, — и поймал Пущу за оттопыренный край доспехов. В уши ударил вой, лязг железа, скрежет и хруст. Однако Юлий сумел оглянуться не раньше, чем остановил тянувшего с силой сановника: за спиной его, выронив бердыш, осел на мостовую окровавленный в груди кольчужник, другой припал на колено, зажимая плечо, один из витязей повалился на холку коня, раненный.

— Стоять! — истошно вскричал Юлий. — Ни с места! Убрать мечи! Стоять!

Отчаянным воплем этим нельзя уже было спасти Грёза — сползая с коня, витязь сверзился на мостовую, и рубка затихла.

— Стоять! Я — великий государь Юлий!

Бойцы запальчиво дышали, сжимая оружие, водили сузившимися глазами, но медлили, не то чтобы образумившись, но все ж таки испытывая потребность разобраться, что происходит, кто враг и кто свой.

— Я — великий государь и великий князь Юлий! — повторил он, словно заколачивая слова. — Кто посмеет сопротивляться, будет уничтожен! Я беру власть! — он дал им время уразуметь и это, чтобы потом заключить: — Кто начальник воротной стражи?

— Я, государь, — отозвался после заминки кто-то из не остывших еще от схватки кольчужников, он сжимал меч обеими руками.

— Назначаю тебя начальником над стражей Крулевецких ворот! — сказал Юлий.

— Слушаюсь, государь, — отвечал кольчужник — Юлий толком не разобрал, кто это был. Кто был тот человек, что, кинувшись с мечом на собственного государя, немедленно стал дважды начальником одних и тех же ворот.

— Да здравствует великий государь Юлий! — раздался вопль. Его поддержали жидкие, разрозненные голоса, тогда как кучки жавшихся к стенам горожан, случайных ротозеев или обитателей ближних домов глазели на происходящее скорее с ужасом, чем с восторгом.

Отдавши под стражу кравчего, Юлий бросился к распростертому на мостовой Грёзу.

Удар тяжелого бердыша, этого страшного длинного топора, свернул и разрубил шейную пластину; когда тело подняли, накопившаяся под нагрудником кровь хлынула меж железных щелей. Все было кончено. Глаза Грёза закрылись.

Были раненные, а убит один — Грёз. Тело снова уложили на мостовую — навзничь. Обескровленное лицо побелело, мертвый казался мальчиком, почти ребенком. Теперь-то Юлий получил возможность присмотреться! Прикрывший его от удара в спину витязь был того же роста, что государь, того же возраста и чем-то на Юлия походил. Может быть, этим строгим складом лица, неприступным, замкнувшимся в себе выражением.

— Государь! — нетерпеливо торопил Пест. — Пора.

Юлий вздрогнул, выходя из задумчивости. Все ждали. Никто не знал, что делать дальше, промедление смущало и тревожило окружавших государя соратников.

Опустившись на колени, Юлий поцеловал Грёза в губы, распрямился и судорожно вздохнул. Нужно было распорядиться насчет охраны ворот, послать гонцов к оставшимся в предместье людям и Чеглоку. Все это он исполнил и приказал:

— Вперед!

Имея за собой десяток всадников и столько же пеших воинов, Юлий двинулся на столицу. Откуда-то со стороны земства мутным валом вздымался шум голосов и спадал: «а-а-аствует… а-а-тополк! Ура-а!»

Опять приходилось сдерживать лихорадку, потребность пустить коня вскачь и помчаться по криво шатающимся улицам напропалую — навстречу мечам и копьям, победе или ничтожеству, все равно куда! Усилием воли Юлий сдерживал себя; раз или два раззадорив коня до рыси, он натягивал поводья и ехал шагом, невыносимо медленным шагом.

Нужно было собрать и увлечь за собой толпу.