Побег

Старый дядька узнавался не только в чертах полноватого лица с таким правильным утонченным носом, что впору было бы записному красавцу одолжить, но каждой своей ухваткой, привычным движением. И как замечательно он пыхтел и фыркал — словно вчера расстались!

— Обрюта! — повторил Юлий в смешливом умилении и не рассмеялся только потому, что не мог еще отдышаться. — От кого ж ты бежал? Ты что?

Где-то ревели пьяные голоса, а здесь было тихо и свежо, только луна глядела на рассевшихся посреди улицы чудаков.

— Да что ты молчишь? — теребил дядьку Юлий. — Ошалел, что ли?.. Ты чего бежал?

Отряхиваясь, может быть, уже без нужды, дородный дядька коротко дышал, успокаиваясь, но все плевался, выразительно так цыкал губами, словно встречал насмешкой примирительные заходы Юлия. Покончив с кафтаном, принялся он за шляпу, порядком измятую, выбил ее о собственные бока, которые прежде чистил шляпой… и все уклонялся взглядом.

— Да что ты бежал? — не отставал Юлий. — От кого?

— От вас, великий государь, — сумрачно отозвался Обрюта.

— Ну… — опешил Юлий. — Какой я тебе великий государь?! Кто нас тут видит, не придуривайся. Давай на ты.

— Давай, — пожал плечами Обрюта, не выказывая признаков словоохотливости. — От тебя, Юлий, я бежал.

Дальше уж невозможно было сводить все на недоразумение, повода смеяться не находилось.

— Прошлой осенью, — продолжал Обрюта словно нехотя, — вашими стараниями э… Юлька, я получил это поместьице — Обилье. Оно меня совершенно устраивает. Шестьдесят десятин в поле, а в дву по тому ж. И гнилой лесок десятин полтораста. Не буду врать, что я готов от них отказаться.

— Ну! — подтолкнул Юлий, пытаясь добраться до дела.

— Ну, а больше не надо. Как раз в меру.

— Так ты поэтому от меня и бежал? — недоверчиво хмыкнул Юлий.

— Поэтому и бежал.

— Ты очумел? — обрадовался разгадке Юлий.

— Государь! — начал Обрюта не без напыщенности и замолк, словно бы устыдившись. Во всяком случае, продолжил он не сразу, и в голосе его проскальзывала раздражительность, выдававшая неудовлетворение и внутреннюю борьбу. — Ты еще подходил к столице, государь Юлька, а меня уж завалили прошениями со всей округи — я очумел.

— Подожди, какими прошениями?

— Какими?.. Потому что я к тебе пойду, и ты мне ни в чем не откажешь.

— Ну уж, дудки — ни в чем!

— Вот. А ты попробуй им это объяснить. Сегодня услышал, что тебя государем кликнули, ну думаю, все — это конец. Теперь мне из бани не вылезать.

— Ты в бане от просителей прячешься? — хмыкнул Юлий, пытаясь найти тут что-нибудь забавное. Но Обрюта не улыбнулся и вообще не ответил.

— А ведь я хотел тебя ко двору взять. Трудно мне без тебя будет, — сказал тогда юноша, помолчав.

— Об этом я первым делом и подумал, как услышал, что город весь очумел: Юлий!

— Так что… не пойдешь ко мне? — медлительно спросил Юлий. — Если я попрошу?

— Не пойду! Убей меня бог, если пойду! Лопни мои глаза — нет! Чтоб меня перевернуло и хлопнуло, когда пойду! — он и в самом деле сердился, словно ожидал немедленного осуществления всех этих страшных угроз.

Вздорная решимость дядьки имела в себе нечто неправдоподобное, действительно забавное, но Юлию было не до смеха. Он притих, опершись ладонью о каменистую землю, потом отвернулся, потирая лоб.

Обрюта ничего не сказал ему утешительного. Послышался вместо того звук, как гора лопнула. Оба встряхнулись, озираясь в попытке понять, с какой стороны рушится. Словно накативший семиверстными шагами гром, гора тяжко ухнула, с раздирающим грохотом содрогнулась земля…

Но остались они живы.

И Юлий, и Обрюта вскочили. Что-то непостижимое произошло, жуткое: там, где высилась освещенная снизу костром харчевня, воздымалась, расползаясь, подпаленная изнутри туча. Сквозь нее просвечивали ломаные очертания дома. Изрядно потерявшего в размерах, хотя трудно было сразу уразуметь, что именно произошло.

— Маша! — выдохнул сдавленным голосом Обрюта. — На них упала гора!

В это можно было поверить, хотя Юлий и сейчас еще не понимал, с чего Обрюта взял, что это была именно гора. Они бросились к харчевне на смутный гул голосов, а скоро и сами разобрали при свете костра, что рухнула добрая половина дома с тыльной его стороны. В оседающих клубах пыли среди обрушенных стен и перекрытий чернела глыба. Слышались горячечные восклицания.

Скала упала там, где малую долю часа назад — только что! — расположились для обстоятельного разговора Юлий с Нетребуем и нечаянно оказался Обрюта, укрытый в этом уютном местечке подавальщицей Машей.

Двор полнился галдящими людьми, кричали, что государь убит.

Смятенная толпа окружила сбивчиво толковавшего что-то человека; то был один из работников кабатчика. Как государь? Откуда здесь государь? — возражали растерянные и, казалось, озлобленные голоса. На него гора обвалилась! Тут вот они с Нетребуем уединились в кладовой… Я знаю, зачем? Меня послали за господином полковником…

— Негодяй! — взревел полковник Калемат. — Где ты шлялся? — Калемат бранился безостановочно и бессмысленно.