Побег

Эти обрывочные соображения посетили Золотинку, когда она опустила пигалика на землю и позволила себе несколько глубоких вздохов, пытаясь собраться с мыслями.

Хотенчик легко дался в руки.

— Ищи! — воскликнула Золотинка, сама не зная толком, чего хочет. — Ищи! — тряхнула она деревяшкой и бросила ее в воздух почти злобно.

Корявая палка взвилась, как-то испуганно кувыркнувшись, и устремилась к скале, миг — и она исчезла, словно в гнездо впорхнула. Отступивши шагов на десять, Золотинка разобрала узкую расселину в камне, куда и провалился, вильнув хвостом, хотенчик. Нашел он там что-нибудь или нет, возвращаться, во всяком случае, не собирался.

Золотинка опустилась к распластанному на траве телу и, помедлив, без надежды припала к холодным влажным губам.

Здесь, на коленях перед мертвецом, ее и нашли выбежавшие из раскрытых ворот стражники, один из них, давешний напарник погибшего, сжимал хотенчик. Она обронила несколько маловразумительных слов, то ли объясняя что-то, то ли оправдываясь, а потом, опустошенная и несчастная, с каким-то горьким недоумением в душе, поднялась, пошатываясь от изнеможения, и отошла в сторону. Отвернулась лицом к скале.

Пигалики положили товарища на плащ и подняли. Налитая синей застоявшейся кровью, словно распухшая, голова, свесившись через край, безвольно моталась в такт с их неровным шагом. Пусто глядели глаза.

Несколько часов спустя в двери Золотинкиной камеры загремел ключ и вошел Буян. Один, без сопровождения. Белым шарик на шапке его сам собою померк, медленно угасая на свету, и таким же угасшим при виде поднявшейся навстречу Золотинки предстало лицо одетого в черный, траурный кафтан пигалика.

— Всему виною… хотенчик, — начала она, не уверенная даже в том, что Буян дослушает до конца, — он завел в пропасть. Я не ждала предательства. И… я совсем не думала…

— Так вы ничего до сих пор не поняли? — холодно перебил Буян, и Золотинка застыла, потрясенная этим простым высказыванием.

— Не-ет, — протянула она, когда догадка ослепила ее своим безжалостным светом.

Но в это нельзя было поверить. Золотинка безвольно опустилась на кровать.

— А вы, — молвила она, поднимая глаза, — вы поняли, что произошло?

— Я это знал заранее. — Чудовищное признание он произнес и не двинулся с места. Все стоял у порога, словно решить не мог, бросить ли несколько уничтожающих слов и удалиться или уж договаривать до конца. — Я преступник, — сказал он как-то сухо, со злобой — без надежды на прощение. — Я должен был догадаться, чем это может кончиться. Должен. Надо было остановить.

— Как его звали? — тихо молвила Золотинка.

— Чекун. Он погиб, чтобы у вас был случай убежать.

Золотинка подавленно кивнула.

Буян все еще стоял у порога — брезговал заходить, узница была ему неприятна.

Потом он стащил с головы шапку, казалось, насилуя себя, чтобы остаться, и подвинул табурет.

— Решение Совета восьми, — бесцветно сообщил он. — Совет восьми поручил мне устроить побег.

— Зачем? — возразила Золотинка, не способная уже ни к какому здравому суждению.

— Народный приговор не может быть отменен. Совет восьми поручил мне совершить преступление и взять его на свою совесть. Совет восьми разрешил мне посвятить в замысел одного пигалика. Я выбрал Чекуна. Надежный, твердый в слове товарищ. В крайнем случае, придется сломать ногу, сказал он мне сегодня со смехом. Этот смех… этот смех и сейчас у меня в ушах.

Раздавленная виною, Золотинка не смела подать голос.

— Что теперь? — сказал Буян. Каждое слово его ложилось новым упреком. — Что теперь?

Может быть, он ждал ответа. Но не дождался.

— Теперь Совет восьми решил отправить вас в облике пигалика, — продолжал Буян. — У меня есть один на примете. Это крепкий молодой пигалик, молодец хоть куда…

— Оборотень? — усомнилась Золотинка. — Вы хотите сделать меня оборотнем? Приятного мало… — тут только она сообразила, что несет, и сбилась, зажавши рукой рот.

— Так будет лучше со всех точек зрения, — резко возразил Буян. — Вопрос этот, будьте покойны, продуман. Вы, кажется, подзабыли, что приговорены к смерти и речь идет о побеге. О дерзком побеге из-под стражи, которая, разумеется, не даст вам спуску, если поймает. Не можем же мы посвятить в замысел всех и каждого, стража ничего не подозревает. Не должна подозревать.

— И неужели никто не догадается?

— Разумеется, догадаются все. Или очень многие, — сдержанно хмыкнул Буян. — Но это уж не наша забота. К сожалению, мы не можем теперь устроить побег так, чтобы вы не догадались. Мы вынуждены, — подчеркнул он слово, — посвятить вас в дело.

— Но как я потом вернусь к своему родному облику?