Побег

Самое поразительное, что никто ничего не понял. Не говоря уж о Нуте, совсем обеспамятевшей, свидетели — путники, что брели по дороге, и возчик, успевший уже пропустить стаканчик, — ничего не успели сообразить. Все слышали зловещий гулкий хлопок, все вздрогнули, озираясь… и ничего. Не было во всей слованской действительности примеров, чтобы заморские принцессы падали с небес, с поразительным хладнокровием и точностью поражая повозки птичников. Словане и образцов таких не имели. Не с чем было сравнить и сопоставить. Потому, как сказано, никто ничего не понял — слышали, изумились… и разошлись каждый своей дорогой.

Спустившись с горы, возчик снял тормоз или, проще сказать, вытащил пропущенный сквозь спицы задних колес дрын, швырнул его на обочину, взобрался на сиденье и с чистым сердцем хлестнул лошадей.

Что касается Нуты, то она, запавши между корзинами, обомлела и лежала зажмурившись. Потому что была ужасная трусиха. С заморскими принцессами это случается сплошь и рядом.

К тому же не было надобности торопиться. Нута имела сколь угодно времени, чтобы прийти в себя. Оставив внешние укрепления Вышгорода, миновав Новый мост, повозка задержалась у известного возчикам кабака под названием «За лужей». Природное явление, неразрывно связанное с почтенным питейным заведением, было изображено, как можно предполагать, на вывеске. Оробев перед художественной задачей изобразить в красках столь неопределенный предмет как лужа (к вящему посрамлению искусства предмет этот всегда имелся перед завсегдатаями кабака в натуре), опытный живописец решил пойти окольным путем. Он намалевал плавающих в неведомых водных просторах уток и некоего утопленника, шлепнувшегося лицом в хляби. Причем хитроумный искусник избавил себя от необходимости изображать затонувшие части тела (они преобладали!) и ограничился несколькими возвышающимися над поверхностью вод кочками. Их можно было принять и за острова, если в разгоряченном воображении зрителя прежде помянутые утки начинали принимать облик кораблей и вся картина разрасталась до вселенских размеров море-океана. Щедрый замысел живописца не сковывал воображение зрителя.

Немудрено, что и Нута задумалась, когда, придя в себя и выглянув из прорехи в кибитке, обнаружила это примечательное произведение искусства. А также распахнутую настежь и подбитую снизу надежным клином дверь — ни один безумец не смог бы затворить ход в питейное заведение. Разинутый зев его отдавал теплым тлетворным духом, в котором плавали размягченные голоса.

Помягчел, как видно, и возвратившийся из этого тумана возчик — немолодой мордатый дядька, без усов, но с бородой торчком и с сальными прядями за ушами. Мятую черную шапку толстого войлока он залихватски сдвинул на затылок.

— Вылазьте, барышня! — сказал возчик на удивление миролюбиво, когда обнаружил в повозке неожиданность. — Приехали.

— Отвезите меня в стан наследника Юлия, я заплачу, — возразила Нута. — Вот! — Она протянула золотую заколку с камешком.

Ценность вещицы слегка окосевший дядька не имел возможности определить, но явленный из кибитки рукав бархатного платья показался ему впечатляющим доводом в пользу таинственной незнакомки.

— А вы, барышня, часом не из немцев будете? — полюбопытствовал он, повертывая в заскорузлых пальцах заколку.

Положительный ответ, вероятно, послужил бы достаточным оправданием загадочному появлению незнакомки, утвердил бы возчика в намерении дать крюку аж на Аять, где находился стан наследника, и покончил со всеми сомнениями относительно золотой вилочки, предложенной вместо платы. На свою беду Нута никакого ответа не дала, не подтвердила и не опровергла догадку возчика и этим его разочаровала. Отодвинувшись вглубь кибитки, она завозилась среди корзин.

— Поезжай в стан наследника. Скоро!

Обиженный возчик, вздыхая, взобрался со второй попытки на козлы и тогда пробормотал себе в утешение:

— А все ж таки божья тварь!

С этим глубокомысленным соображением он и тронул. Однако роковая задержка — тот предварительный крюк за лужу, который понадобился возчику, чтобы заложить все остальные крюки, — эта задержка уже оказывала свое воздействие, ломая замыслы и разрушая надежды. На людных улицах ощущалось необычайное возбуждение, которое возчик по складу своего философического ума не склонен был замечать.

— Из немцев! — уверился он после раздумий. И даже как будто бы просветлел — освободил сердце от тяжести.