Побег

— Ах, этот пигалик! — откликнулась Зимка, изображая некоторое беспокойство — потому как раз, что беспокойства не чувствовала. Это была привычка ко лжи, которой она отдавалась почти неосознанно. Она не понимала, что нужно пигаликам, и, встревоженная происками Ананьи, не ждала больших неприятностей еще и отсюда. Поэтому, не сообразив еще толком, что к чему, уже пыталась увлечь Юлия на ложный след.

— Буян настаивает на встрече, — сказал Юлий и запнулся, не вовремя остановившись взглядом на Золотинкином колене. Поставив мужа на место, Зимка устроилась с той впечатляющей свободой, к которой и сама еще не могла до конца привыкнуть, хотя, казалось, давно освоилась с особенностями чужого тела: подогнула ногу и на нее села, выставив из-под рубашки так поразившее мужа округлое колено, а другую ногу забыла под немыслимым углом вбок, не испытывая при этом ни малейшей неловкости или потребности переменить положение. К тому же Зимка сообразила, что удачно расположилась против солнца, и пристроившийся на подушках Юлий различал ее стан через полупрозрачный шелк. И оплавленное на обнаженных плечах золото. Что-то такое он увидел, отчего запнулся, а потом опустил глаза с необыкновенной, почти потешной мрачностью. На скулах обозначились желваки, и он промолвил, уставившись в подушку: — Буян привез тебе личное послание Совета восьми. Мне не показывает. Я не мог добиться объяснений.

— Что ему нужно? — сказала Зимка с притворной зевотой. — Это даже смешно. Если пигалики хотят предъявить счет за протекающие потолки, то, извини меня, прошел уже год, как я залила их кукольный домик. Потолки давно высохли. А если пигалики вспомнили пожар… то вообще не понятно. Где они были раньше?

Зимкина горячность не убедила Юлия, он помрачнел еще больше, обескураженный этой легковесной запальчивостью. Зимка предпочитала бы, чтобы государь Словании, Межени, Тишпака и иных земель обладатель не принимал так близко к сердцу происки каких-то пигаликов — забившихся в норы недомерков.

— Ну, хорошо, — сказала она, ощутив себя жертвой, — я приму Буяна сегодня же. И делано спохватилась: — Но какая досада! Сегодня благотворительный праздник! Ты знаешь, в пользу утонувших рыбаков Колобжега. Я не могу обмануть рыбаков… — Она остановилась, чтобы Юлий мог возразить, но тот молчал. — Хорошо, — решилась тогда Зимка, соображая, — я приму Буяна на празднике. Пусть приходит.

Юлий вскинул глаза. Сдержанная печаль его совсем не нравилась Зимке, и без того озабоченной. — Тяжело, — сказал он неверным голосом, снова потупившись, и уткнулся подбородком в подушку. — Я ничего о тебе не знаю. Да, правда, — добавил он еще тише. — Там, где совсем не ждешь — преграда.

Зимка беспокойно подвинулась в намерении остановить ненужный разговор, да не придумала, как достичь этого, не сведя дело к ссоре, и потому промолчала, переменив позу. Настороженное ощущение опасности не оставляло ее и только усилилось.

— Видно, это все пустое, — задумчиво молвил Юлий, опустив голову. — Слишком многого я хотел.

Она не стала отрицать. А, может быть, даже и не расслышала, прозревая в этот миг — пока еще смутно, отрывками — коренное разрешение своих мучительных затруднений. Отвага, самопожертвование и хитроумие, дьявольское хитроумие — вот что понадобится ей, чтобы спасти себя и спасти Юлия.

Был это пока что не замысел в полном значении слова, а чувство: нужно, в конце концов, что-то делать! Чувство это заставило Зимку вскинуться, слабо вскрикнуть, броситься к Юлию и в недолгой победоносной борьбе припасть губами к его уклонившемуся лишь на мгновение лицу.

Благотворительный праздник Морских стихий, который получил обиходное название праздник Утопших рыбаков, затеян был с похвальной, хотя и не объявленной нигде целью почтить память Зимкиной предшественницы Золотинки. Память эта дорого Зимке давалась, не дешево обошлась она и на этот раз: общие расходы стали в заметную даже для казны сумму в тридцать тысяч червонцев. Тридцать четыре тысячи, если быть точным, но четыре тысячи покрывали благотворительные взносы гостей и считались доходом праздника, значительную часть которого предполагалось направить в помощь пострадавшим во время необыкновенных бурь этой зимы колобжегским семьям. Четыре тысячи червонцев и составляли первоначальную смету, перекрытую потом разыгравшимся Зимкиным воображением в восемь раз.

По первому замыслу тонущие рыбаки и их вдовы, аллегорические фигуры Тихого Семейного Счастья, Морской Нивы, Нахмуренного Моря, Бури, Ужаса, Безутешной Скорби, Примирения Перед Лицом Вечности и, наконец, Благотворительности в лице самой Золотинки, которая являлась на запряженной тритонами колеснице, как утешительное видение утонувших моряков, — все эти лица и фигуры должны были танцевать свои чувства на суше, на окруженной вековыми дубами площади Попелян.