– Каждое слово, герр командир, – не без гордости ответил Мюллер.
– Откуда?
На этот раз радист стушевался, и, даже не видя его лица, Зимон представил, как забегали его хитрые глаза. У Мюллера были хитрые глаза, кудрявые рыжие волосы и, удивительный для матроса, острый изворотливый ум. Злые языки на берегу не раз шептали ему на ухо, что у радиста изрядная примесь еврейской крови. Вполне вероятно. В таких случаях Зимон слушал наушников с подчёркнутым вниманием, возмущённо цокал языком, кивал – и тут же забывал.
– До войны я учился при английском посольстве в Берлине, – едва ли не шёпотом ответил радист. – Мой отец был мелким клерком по найму, он ежедневно готовил для их посла обзор немецкой прессы.
– Теперь понятно. Научили на свою голову. Можешь определить – сколько в ордере эсминцев?
– По позывным я насчитал шесть.
– Шесть… – потемнел лицом Зимон. – Если взять худший вариант, что все они типа «Флетчер», и каждый несёт по двадцать восемь глубинных бомб, то получается… почти… сколько получается, Ганс?
– Сто шестьдесят восемь бомб, герр командир.
– Хватит перепахать весь пролив вместе с нами. Молодец, считать ты умеешь. Остаётся надеяться только на… на что нам остаётся надеяться, Ганс?
– На вас, герр командир.
– А ты подхалим. Надеяться нам придётся на тёмную безлунную ночь, шумное бурное море и то, что американцы не будут жаться к побережью, а пройдут севернее, на хорошей для нас глубине. Но ждать мы их всё же будем ближе к английским берегам.
– Герр командир, – начал осторожно Мюллер. – Ещё я пробежался по частотам, чтобы послушать, что происходит в мире…
– Не слушай, – оборвал его Зимон. – Весь наш мир теперь здесь. От кормы до носа, и ни метра больше.