Побег Джорджа Блейка

— Ты должен понимать, Лис-Майкл, что газеты поднимут шум вокруг любого группового побега. К тому же некоторые из этих парней осуждены за тяжкие преступления, так что волна может подняться большая. Прием.

— А что об этом думает наш друг? Прием.

— Конечно, он очень обеспокоен, но ведь другие тоже имеют право попытать счастья. Прием.

— Хорошо, Пекарь-Чарли, сделай все возможное, чтобы помочь нашему другу выбраться наружу, а я беру на себя дальнейшее.

Я задвинул антенну и запер рацию в тумбочку. Отныне это ценнейшее связующее звено между двумя мирами будет храниться вне стен тюрьмы. Мне выделили отдельный шкафчик на фабрике, и я решил, что безопаснее всего будет спрятать рацию там.

Принял я и другую меру предосторожности: приобрел маленький магнитофон, чтобы сделать более достоверными свои объяснения, если придется давать показания.

Записи служили бы доказательством, что я действовал на свой страх и риск, а не был куплен КГБ.

На следующий день в 10.30 вечера настал важный момент. Неужели произойдет чудо и я действительно услышу голос Блейка?

Я нажал на кнопку передачи, дважды повторил вызов, отпустил кнопку и стал напряженно вслушиваться. После короткой паузы, к моей великой радости, в эфире раздался характерный треск. Затем голос Блейка, который было невозможно спутать ни с каким другим, казалось, заполнил всю комнату.

— Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла, Пекарь-Чарли вызывает Лиса-Майкла. Слышу тебя громко и отчетливо. Прием.

— Стены из камня — еще не тюрьма.

— И клетка — не просто решетка из стали. Прием.

— Мир для души и покой для ума. Мы и в темнице себе обретали. Прием.

— Ричард Лавлейс, наверное, был дурак. Прием.

— Или просто мечтатель. Прием.

— Как дела, старина? Прием.

— У меня все отлично… Нет слов, как я рад, что могу вот так поговорить с тобой! Это просто здорово! Это же мой первый действительно свободный контакт с внешним миром за пять лет. Ощущение чудесное.

Его голос и в самом деле звучал очень взволнованно.

— А теперь — к делу, — сказал затем Блейк. — Мы с нашим общим другом пытаемся придумать что-нибудь и будем держать тебя в курсе. Как я понял, ты полностью прервал отношения с теми двумя дамами? Прием.

— Да, это так. Врать не буду — они меня крепко разочаровали, но ничего не попишешь. Что касается этих дам, то ты знаешь их лучше меня. Прием.

— Хорошо, Лис-Майкл. Я рад, что ты так смотришь на это. Думаю, все к лучшему. Мне показалось, что дамы чрезмерно дергались, и это было опасно. Прием.

— Я уже подумал, где еще можно взять денег. Надеюсь, нам поможет один мой давний приятель. Как я знаю, он всегда сочувствовал таким, как мы. К тому же он абсолютно надежен. С преступным миром у него никаких связей, иначе я к нему не подошел бы и на пушечный выстрел. Можно быть уверенным, что в полицию он нас не сдаст. Я думаю, это решение проблемы. Прием.

— Если этот человек согласится помочь деньгами, мы сможем осуществить операцию до твоего освобождения? Прием.

— Боюсь, что нет. Сейчас середина мая. Я выйду отсюда приблизительно через шесть недель, и у нас едва ли будет достаточно времени, чтобы закончить подготовку. Думаю, пройдет один-два месяца после моего освобождения, прежде чем мы будем готовы.

Мы проговорили около двух часов и распрощались до следующего понедельника.

Мои друзья вступают в игру

В субботу утром я позвонил Майклу Рейнольдсу из автомата около Хаммерсмитской больницы. Условились встретиться у него, и около 7 часов вечера в тот же день я подходил к жилищу Рейнольдсов, невзрачному дому, который могли позволить себе люди со скромным достатком. Майкл презирал богатство. Материально он никогда не преуспевал, оправдывая это своими симпатиями к идеям социализма. Но коммунистом он не был. Происходил он из ирландских католиков, но сам был ирландцем только наполовину: его мать родилась в Дублине, а отец — в Лондоне.

Я позвонил, и дверь немедленно открылась. Майкл энергично пожал мне руку и пригласил войти.

— Я приготовлю кофе, — сказала его миловидная жена Энн и вышла на кухню, оставив нас одних.

Я внимательно посмотрел на моего друга. Ему было около тридцати, худощавый, с бледным и усталым лицом, несшим печать тех переживаний и трудностей, которые ему выпали в последние годы.

Я сразу понял, что у этой семьи хватало собственных проблем и деньгами они вряд ли смогут помочь. Тем не менее я решил поговорить с Майклом, хотя бы затем, чтобы увидеть его реакцию. Я был уверен, что наш разговор никогда не выйдет из этих стен.

— Майкл, — начал я, — то, что я собираюсь обсудить с тобой, опасно. Даже просто упоминать об этом рискованно. Поэтому стоит ли, чтобы Энн присутствовала при разговоре?

Майкл пристально взглянул на меня.

— О, не беспокойся об этом, Шон. На Энн можно полностью положиться. Что бы ты ни собирался сказать, спокойно говори при ней.

Энн слышала эти слова, потому что в этот момент вернулась в гостиную с кофейным подносом. Она расставила чашки и присоединилась к нам. Решение было принято. Я отхлебнул кофе и откинулся в кресле.