Побег из ада

Прошел слух о состоявшемся покушении на Гитлера со стороны его собственных генералов. Гитлер у нас носил кличку «Косой». И вот по всему лагерю пошла гулять новость: «„Косой“ ранен!» В санчасти на стене висел портрет Гитлера, ему кто-то выколол глаза. Все пленные надрывались от смеха: «„Косой“ лишился зрения!» За это пришлось поплатиться: целый день всех держали в строю, лишили на сутки пищи, требуя выдачи виновников «в покушении на фюрера». Никто никого не выдал! Тогда лагерное начальство повесило другой портрет Гитлера на то же место. А на другой день он оказался изорванным в клочья. Всюду стоял хохот, сопровождавший очередное сообщение острословов: «„Косой“, растерзан!..» В третий раз немцы не решились вывешивать портрет.

В августе 1944 года Иван Пацула под строгим секретом сообщил мне, что в лагере готовятся восстание и массовый побег. Имеется связь с польскими партизанами. Сообщил мне также: в ближайшую ночь по сигналу все здоровые должны броситься к воротам, ворваться в караульное помещение, овладеть оружием, уничтожить охрану и группами уходить в разных направлениях…

Как хотелось, чтобы это было в действительности! Только поверить во всё это было трудно. Правда, по возбужденным лицам военнопленных и по тому, как везде люди о чем-то осторожно перешептываются, я и сам заметил, что все к чему-то готовятся. Но как лагерь может держать связь с партизанами, я даже представить себе не мог. И все же мне пришлось убедиться в тот же день, что связь существует. А получилось это вот как.

Несколько человек нас сидело у стены барака — грелись на солнышке и разговаривали. Вдруг неизвестно откуда около нас шлепнулся комок глины величиной с куриное яйцо. Мы посмотрели по сторонам. Нигде никого не видно. Один из сидевших с нами поднял этот комок и разломил его. Там оказалась свернутая записка от польских партизан. В ней кратко сообщалось о положении на фронтах и о том, что в ближайшие дни на лагерь будет совершен партизанский налет с целью освобождения военнопленных. Записка заканчивалась словами: «Товарищи военнопленные, будьте готовы к решительным действиям и со своей стороны!»

Записка пошла из рук в руки. Люди ходили, как наэлектризованные, готовясь к смерти или свободе. Ведь при малейшей нашей оплошности лагерь мгновенно взлетит на воздух…

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не случилось то, чего мы никак не ожидали. Внезапно нас подняли, рассовали по вагонам, и эшелон двинулся на запад.

Вандышев, Кравцов, Пацула и я попали в один вагон, который был разделен проволочной решеткой. По одну сторону — гитлеровцы, по другую — мы, пленные. Вандышев специально сел ближе к двери, чтобы дать нам сигнал к побегу. К сожалению, благоприятного момента для этого не представилось, и нас привезли в Кляйнкенигсберг. Мы и не подозревали, что наши сведения о фашистских лагерях и зверствах гитлеровцев еще далеко не полны и что здесь нам предстоит пополнить их…

Нарастающее упорство

Бараки в Кляйнкенигсбергском лагере стояли далеко друг от друга, и каждый в отдельности был, как паутиной, опутан колючей проволокой. Кругом — сторожевые вышки, на них — эсэсовцы с пулеметами, внизу — часовые с собаками.

Нашу группу, человек двести, поместили в одном из щитовых бараков, обнесенном шестью рядами «колючки» под током. Сразу же нас погнали на работу — осушать болота в окрестностях лагеря. Заставляли копать длинные канавы, стоя по пояс в воде и грязи. Голодные, измученные люди бултыхались в трясине, падали обессилевшие, захлебываясь вонючей зеленой киселеобразной жижей. Никто не имел права разогнуть спину, чтобы хоть немного передохнуть, отдышаться.

— Саботаже! — в исступлении орали конвоиры, опуская палки на головы и спины тех, кто окончательно уже выбился из сил и был не в состоянии двигаться.

Других военнопленных гоняли на строительство нового лагеря. И там было не лучше, чем в болоте, только что не в воде. Целый день надо было копать землю, носить камень, кирпич, тяжелые бревна. По пятам ходили эсэсовцы и подгоняли кнутами.

— Арбайт! Шнель! (Работать! Быстрей!) — слышалось отовсюду, и то тут, то там раздавалось хлопанье бичей.

Вот теперь-то уж, думали мы, гитлеровцы показали нам в полной мере свою «гуманность», большего издевательства над человеком и сам черт не придумает. Но дальнейшее пребывание в концлагере показало, что это были лишь цветики…

Положение военнопленных ухудшалось день ото дня. Озлобленные поражением своих войск на фронтах эсэсовцы изощрялись над нами в самых зверских истязаниях. Чем отчаяннее мы сопротивлялись, тем сильнее становилась наша ненависть к ним, росли наше упорство и стойкость в борьбе. Каждый из нас думал над тем, как избежать каторжного, изнурительного труда, сохранить силы, чтобы в благоприятный момент вырваться из этого ада, вернуться в строй защитников Родины и жестоко отомстить подлому врагу за все беды, причиненные им советскому народу.