Побег из Амстердама

Воспоминания. Как моя мама мыла меня, терла мочалкой, а мыло лезло в глаза, и я кусала губу, стараясь не заплакать. Как мыльные пузыри, воспоминания летали у меня в голове и снова лопались.

Я надела джинсы, которые уже не сидели в обтяжку, а болтались на бедрах, натянула через голову черный свитер и осторожно расчесала волосы. Моя мама не понимала, что с ней происходит. Она отвергала любую помощь и лечение, отказывалась пить лекарства и твердила, что мы хотим от нее избавиться. Что у отца есть другая женщина. Что мы сговорились с ним против нее. Что никто не хочет ее слушать. Я посмотрела в окно на ныряющую чайку и вдруг к собственному ужасу поняла, что, может быть, она была права. А я даже не попыталась ее понять. И тут же прогнала эту мысль. Она была явным параноиком. Она пыталась убить отца. И у меня даже не осталось о ней ни одного приятного воспоминания.

Глава 27

Я решила не рассказывать сестре, что подозреваю ее мужа. Она лишь подумает, что я окончательно свихнулась.

Анс сидела с детьми за настольной игрой.

— Смотрите-ка, кто к нам пришел. Хочешь чая?

— Я налью сама, спасибо.

Я налила себе чашку чая и села к ним.

— Мне очень жаль… То, что было ночью… Это так странно. — Я на самом деле ничего не помню.

Анс повернулась ко мне, посмотрела сердито и покачала головой. Потом приложила палец к губам, кивнув на детей. Она встала, погладила Мейрел и Вольфа по голове и сказала, что поставит еще чая. Я пошла за ней.

— Нельзя обсуждать такие вещи в их присутствии, — начала она. — У них еще не прошел шок после того, что случилось сегодня ночью. Ты должна говорить с ними о простых вещах, чтобы они опять тебе доверяли.

— То есть как ты раньше ничего и никогда не рассказывала мне? Ты это имеешь в виду? И до сих пор ничего мне не рассказываешь. Просто молчать о проблемах, и тогда их как будто нет?

— Не надо нападать на меня, Мария. Не я здесь пациент, — усмехнулась она сквозь зубы.

— Я не нападаю. Я только не хочу, чтобы ты вмешивалась в воспитание моих детей. У нас нет секретов друг от друга. Если они о чем-то спрашивают, я честно отвечаю. Именно поэтому они мне доверяют.

— Ты на них опираешься, а это им слишком тяжело. Они чувствуют себя ответственными за тебя. Они испуганы. И я должна вмешаться! — сжала она губы.

Она схватила чайник и сунула его под струю воды. Потом зажгла газ и с шумом поставила чайник на огонь. Я прикурила. Вмешаться. Только через мой труп. Я сдержалась, понимая, что ругаться смысла нет. Она замкнется и устроит мне молчаливый бойкот, от чего меня просто тошнит.

— Скажи честно, ты считаешь, что я придумала все, что со мной случилось?

— Все, что ты переживаешь и чувствуешь, — это твоя правда. Я не думаю, что ты ни с того ни с сего выдумываешь что-то.

Она подвинула стул и со вздохом уселась.

— В покое и под наблюдением… Я хочу тебе помочь, Мария. Виктор может тебе помочь. А больше никому знать необязательно…

— Значит, ты не веришь, что я получала письма…

— Я верю в то, что вижу. Сегодня ночью я видела буйно-помешанную. Ты была совсем непохожа на Марию, которую я знаю…

— Я — не мама.

Анс поставила чайник на поднос.

— Конечно, нет. И время сейчас другое. Мы гораздо больше знаем. Лекарства стали лучше. Лечение сейчас гораздо эффективнее. С тобой так много случилось, Мария. Кто угодно помешался бы. Доверься, пожалуйста, Виктору.

— Анс, я твоя сестра, а не пациентка!

— Клиентка.

— Не надо говорить со мной как с больной. Хорошо, я проглочу эти дрянные таблетки, я поговорю с Виктором, но я не желаю, чтобы ты обращалась со мной, как с одной из своих «клиенток».

— Не нужно сердиться. Я сейчас съезжу в аптеку за твоими лекарствами, детей возьму с собой, а ты сможешь отдохнуть.

В напряженной тишине мы пили чай. Стук ложечки, звон фарфоровых чашек, осторожные глотки Анс, я с трудом выносила эти звуки. Когда она встала, чтобы уйти, я с облегчением вздохнула. Напоследок она настоятельно попросила меня прилечь. Покой, покой и еще раз покой, это то, что мне было нужно. Только тогда я поправлюсь. Я пообещала поспать.

Я смотрела им вслед, как они уезжали в ее черном «гольфе», и меня неприятно укололо, с каким доверием мои дети поехали с ней. Как они привязались к ней за эти несколько дней.

Глава 28

Ее кабинет находился в передней части дома, рядом с кухней, и, сидя за письменным столом, она могла видеть дюны. Даже карандаши у нее лежали в рядок на специальной подставке из орехового дерева. Резинка, точилка для карандашей и четыре маркера рядом со стопкой цветных папок — лаконичный натюрморт ее письменного стола.

Правая стена кабинета была занята книжным шкафом, полным специальной литературы. Тысячи книг, расставленных по темам. Целых четыре полки о детях и педагогике. Полка справочников по медицине и психиатрии. Бесконечные ряды феминистской литературы. Мерилин Френч, Аня Меленбелт, «комплекс Золушки» — весь тот хлам семидесятых годов, который другие женщины давно снесли на барахолку. Все беды, которые могут приключиться с человеком, стояли здесь, собранные по порядку.