Побег из Амстердама

— Госпожа Фос, вы должны понять, что мы находимся в непростом положении. У нас огромная нехватка персонала. А к вашему делу невозможно подступиться. У нас ничего нет! Только пожар, о котором вы тоже можете рассказать очень немного…

— Господин Ван Дейк, две недели назад у меня была жизнь. В собственном доме, с моими детьми. Теперь у меня ничего не осталось, а все вокруг считают, что я чокнулась и угрожаю сама себе! И что бы я ни говорила, это только усугубляет ситуацию. Поэтому я, пожалуй, закончу разговор. Всего доброго.

Солнце еще светило, но наслаждаться его лучами оставалось недолго, на небе собирались тяжелые снеговые тучи. Я достала кошелек и вытащила визитку Гарри Меннинги. Набрала его номер, и он тут же ответил.

— Меннинга.

— Добрый день. Это Мария Фос, ты помнишь? Мы недавно говорили о Мартине…

— Ха! Я пытался тебе дозвониться. Подожди минуту…

Он что-то сказал человеку, с которым, видимо, беседовал, и я услышала, что он вышел на улицу.

— Достала номер?

— Нет. И, честно сказать, не знаю, как это сделать. Я хотела тебя спросить о другом. Я собираюсь завтра вечером взглянуть на офис Мартина. Пойдешь со мной?

— По-моему, это называется «взлом»? Анс в курсе?

— Нет. И мне этого пока не хотелось бы.

— А что я должен делать?

— Как смотришь на то, чтобы поискать, куда подевались твои деньги? Я ничего не понимаю в компьютерах…

— Ладно, пойдем. Во сколько я тебе нужен?

— Давай договоримся в полдесятого в «Нептуне»? Это ресторан на площади.

— Понял, найду. До завтра. Чао!

Глава 32

Геерт уже сидел там. Или, лучше сказать, висел, ссутулившись над барной стойкой. Я узнала его, когда вошла, по сгорбленной спине, позвонки прямо торчали под свитером, и по всклокоченным каштановым кудрям.

Я по меньшей мере десять лет не была в «Клетке», и там ничего не изменилось. Все та же психоделическая роспись на стенах, тот же запах сена. Подростки, покуривающие травку за столиком для постоянных посетителей в углу, мужчины, пьющие в одиночку пиво у бара, то тут, то там богемного вида публика с отекшими красными лицами. Сюда вряд ли ходили веселиться и все еще поклонялись Дженис Джоплин.

Я положила руку на хрупкую спину Геерта, и он обернулся. Посмотрел на меня большими карими собачьими глазами, улыбнулся и обнял меня. Он поцеловал меня, крепко и безнадежно, его щетина поцарапала мне щеки. И потом сильно прижал меня к себе. Он спрятал нос у меня в волосах и засопел:

— Мария, как я рад тебя видеть.

Мы заказали пиво. Геерт посмотрел на мои ободранные пальцы и погладил ссадину у меня над глазом. Он выглядел плохо. Кожа вокруг глаз была тусклого коричневого цвета, он уже дня два не брился, и ворот его белой майки выглядел серым.

— Меня вчера прямо трясло от страха, представляешь? Ты не появляешься, полиция у меня перед дверью. Я уж думал, что ты меня сдала. Черт возьми, я ведь тоже лишился дома! И тебя, и детей! Они меня допрашивали так, как будто это я его подпалил. Как будто я выкидывал все эти номера!

Мы замолчали и некоторое время смотрели перед собой. Бармен взял наши пустые стаканы и вопросительно глянул на нас. Мы кивнули. Дженис Джоплин сменил «Пинк Флойд».

— Давай по-честному. Ты думаешь, что это моих рук дело?

— Разве я сидела бы тут с тобой, если бы так думала?

— Наверное, нет.

— А ты думаешь, я сама себе все это устроила?

— А что? Они так думают?

— Звонок в похоронное бюро был сделан с моего мобильного. Газ у меня в плите был открыт. Все улики исчезли в огне. А у моей мамы история болезни в психиатрической больнице длиной отсюда до Токио. Даже моя собственная сестра считает, что у меня не все дома.

— А зачем бы тебе все это делать?

— Откуда я знаю? Привлечь внимание. Такое бывает. Некоторые уверяют, что у них рак в последней стадии, чтобы привлечь к себе внимание. Должна тебе честно признаться, я сама иногда в себе сомневаюсь. Я вчера проснулась в крови и сама не знала, что произошло… Я в самые неподходящие моменты засыпаю, чувствую себя постоянно загнанной и нервной. Что-то со мной не так…

— Мне ты кажешься вполне нормальной. А то, что ты себя неважно чувствуешь, это логично. Столько всего произошло за эти недели.

Я улыбнулась ему.

— Когда человек понимает, что с ним не все в порядке? Я постоянно думаю об этом. Ты ведь сам этого не замечаешь. Этот очень страшно. Моя мать этого не знала. Она действительно думала, что отец хочет ее убить. Что весь мир ополчился против нее. Однажды ночью ее вытащил из воды немецкий турист. Она в ночной рубашке посреди зимы зашла в море. Часто ли она делала это раньше, спросил он моего отца, когда притащил ее домой. Да нет, ответил отец, хотя и месяца не прошло с тех пор, как ее выписали из клиники. Он замотал ее в полотенце, отнес наверх и сделал кофе для немца. А потом налил ему еще и джина. В итоге оба напились в стельку. На следующее утро мать уже готовила нам завтрак. Как будто ничего не произошло. Она этого не помнила. Папа спустился вниз и попросил яичницу с беконом. А потом сел читать газету.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что можно быть совершенно чокнутым и самому не иметь об этом понятия.