– Представляете, настоящая битва! Кровищи-то будет! – рассказывал стражник, сверкая глазами. – Отродясь такого не видел! Да и прочие вряд ли упомнят. Ну, ребята, можете на меня рассчитывать: уж этой потехи я не пропущу!
– Почему вы так уверены, что мы погибнем? – спросила Кесс. – А вдруг наш парусник отнесет ветром куда-нибудь подальше?
– Не бойся, об этом непременно позаботятся. Командиры подождут, пока вся вражеская флотилия окажется на поле сражения, и тогда вас запустят аккурат в самую гущу. У чаков такие мощные крейсеры с тяжелыми резаками старинной закалки! Раз – и в клочья!
– И тебя не волнует наша смерть? – Бомен сверкнул глазами.
Салимба посмотрел на него и немного смущенно потупился.
– Ну, вам-то, ясное дело, несладко придется… – Тут его лицо прояснилось. – Зато нам какая радость!
Бородач ушел, и близнецы стали гадать о своей судьбе.
– Странное дело, – промолвил Бо. – Здесь только и говорят о крови да о виселице. А мне почему-то сдается, что в глубине души они, в общем-то, не злые парни.
– Бе-е-е! – проблеял мальчик с радужными косичками.
– Мампо?
– Да, Кесс?
– Ты хоть понимаешь, что происходит?
– Мы друзья, и я тебя люблю.
Тут он как-то странно моргнул, но девочка гнула свое.
– Завтра нас посадят в эти сухопутные парусники, а другие вроде них станут нападать.
– Хорошо, Кесс.
– Ничего хорошего. Все они машут огромными ножами, которые изрубят нас на куски.
– Большие куски-то? Или так себе? – Мампо захихикал. – А может, масенькие – малюсенькие кусочки?
Однокашница присмотрелась повнимательнее.
– Покажи зубы, Мампо!
Самый глупый мальчик в школе послушно раздвинул губы. Так и есть – желтые пятна.
– Ты откуда взял тиксу, а?
– Мне так здорово, Кесс!
– Я спрашиваю, где эта гадость?
Дурачок полез в карман и вытащил целую горсть серовато-зеленых листьев.
– Какой же ты никчемушный, Мампо.
– Знаю. Зато я тебя люблю.
– Ой, лучше заткнись.
Бомен уставился на тиксу; в его уме созревал некий план.
– А может, и выйдет, – пробормотал мальчик.
– Что выйдет?
– Помните, мы прятались от урагана в разбитой повозке? Я почти успел разобраться, как она управляется. Хорошо бы нашего ныряльщика Мампо привязали на самом верху мачты, тогда бы…
Наутро, едва на востоке забрезжил рассвет, дозорные с высоких смотровых башен подали долгожданный знак: Омчака на горизонте! Огромное судно с точно такими же парусами и палубами, похожее на зеркальное отражение Омбараки, неуклюже ползло по равнине, щетинясь острыми мачтами на фоне размытого розовато-золотого неба. Города на колесах встали напротив друг друга, собираясь сблизиться, когда солнце поднимется выше.
Рака Девятый занял свое место на командирской палубе. Далеко внизу гремели лебедки и подъемные мостики, готовясь в любую минуту вызволить боевую флотилию. Мастера погоды суетились на внешних галереях с множеством хитроумных инструментов, готовили самые подробные отчеты, стараясь предсказать направление и скорость ветра – два ключевых вопроса, которые определяли точность пуска, а, следовательно, исход подобных сражений. Нельзя было выстреливать сухопутный корабль ни слишком рано (ведь чем дальше цель, тем больше опасность промахнуться), ни чересчур поздно (иначе судно не успеет разогнаться для атаки).
Между тем гиганты медленно ворочались на поле боя, стараясь занять положение повыгоднее. Неизбежно, как и всегда, получилось ни нашим ни вашим. Впрочем, это не имело значения, ведь оба флота строились в расчете на подобный извечный расклад.
И вот ослепляющие лучи утреннего солнца расплескались по барханам.
– Трубите в рога! – отдал приказ Рака.
Первая боевая песня огласила равнину с дозорной вышки, мелодию подхватили стражники по всей Омбараке. Протяжные, глубокие ноты захлестывали одна другую, словно морские волны, эхом перекликались между палубами.
Кестрель, Бомен и Мампо прекрасно все слышали. Узники понимали,
Троицу провели мимо колонны боевых крейсеров, приказали остановиться перед первым из легких парусников, которые здесь называли корветами. Повсюду солдаты – барраки, стоило им завидеть узников, плевались и выкрикивали ругательства: