Читаем Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 полностью

Полевая полиция обычно ставила на дорожном блокпосту двух часовых, в то время как остальные полицейские коротали время в одной из грязных глинобитных арабских развалюх и через определенное время сменялись.

Я заправил мотоцикл, сделал большой глоток воды из фляги и проверил пулемет. Засунув пару ручных гранат за ремень, а «Парабеллум» и запасные магазины в карманы брюк, я повесил на шею автомат. Прямо какой-то передвижной арсенал, а не посыльный, подумал я, но, если мне придется бросить мотоцикл и бежать в горы, только оружие поможет мне отбиться от преследователей.

Если мой мотоцикл выйдет из строя, я смогу продержаться по крайней мере пару суток в горах или в пустыне, даже без воды – в минуту опасности надо будет сохранять способность трезво рассуждать. Флажок посыльного под гимнастеркой вселял в меня уверенность.

Сев на мотоцикл, я быстро поехал в сторону Бумбы. Въехав в нее, я нажал на газ и рванул вперед – все знают, что курьеры ездят очень быстро.

Мимо меня пролетали маленькие уродливые развалины коричневого оттенка. Несколько итальянских солдат, разинув от изумления рты, смотрели мне вслед, когда я проносился мимо, а собака успела добежать до поста раньше, чем я приблизился к нему. Неожиданно в середине дороги я увидел немецкого военного полицейского, который стоял примерно в ста метрах от меня. На обочине я увидел второго часового, державшего в руках автомат и смотревшего, как я приближаюсь.

Не снижая скорости, я подъехал, и полицейский бешено замахал мне рукой, требуя, чтобы я остановился. Я вытащил из-под гимнастерки флажок, который с громким треском развернулся на ветру.

В следующую секунду я чуть было не переехал солдата, который стоял посреди дороги. Я еле успел рассмотреть его, проносясь мимо, но увидел гнев на его лице.

По дороге навстречу мне ехал тяжелый итальянский грузовик «фиат», и тут случилось непредвиденное. Коляску тряхнуло, и в бензобак что-то ударило. На мою правую ногу толстой струей полился бензин. Я вильнул, чтобы не столкнуться с громыхающим мне навстречу грузовиком, и уши резанул дикий визг шин.

Взглянув на бензобак, я увидел в его верхней части дыру размером с мелкую монету. Не решаясь снижать скорость, я зажал ее рукой, чтобы бензин не заливал горячий мотор и мою одежду.

Для меня до сих пор остается загадкой, почему мотоцикл тогда не загорелся. Видимо, Бог услыхал мои молитвы. Брюки мои промокли насквозь, и я в любое мгновение мог превратиться в живой факел.

В меня выстрелил тот полицейский, что держал автомат, и я прекрасно понимал почему. Вилли ведь сообщил мне, что между ремонтными мастерскими и постом поддерживалась телефонная связь.

Но Вилли, видимо, не сразу вышел из палатки, иначе полицейские успели бы перегородить дорогу чем-нибудь тяжелым.

Другие пули не попали в меня, потому что большой итальянский грузовик как раз в ту самую минуту, когда полицейский нажал на спусковой крючок, загородил меня. Выстрелов я не слышал, потому что несся с огромной скоростью и свист ветра в ушах заглушал все звуки, но струя бензина показала мне, что военные полицейские не намерены шутить.

Итак, теперь всем все известно. С этой минуты я превратился в живую мишень.

Глава 15

ПОЛОМКА МОТОЦИКЛА

Через полчаса я свернул с дороги в сторону итальянского лагеря, в котором располагалось смешанное подразделение – впрочем, у итальянцев все подразделения были смешанными.

До того как я доехал до первых грузовиков и палаток лагеря, я постоянно оглядывался через плечо, чтобы убедиться, что меня не преследует какая-нибудь машина, с которой могли бы заметить, куда я свернул.

Объехав палатку и лавируя в толпе солдат, я остановился у грузовика, из-за которого мог наблюдать за дорогой, не будучи видимым сам. Преследователи вряд ли сумеют заметить меня в этом муравейнике.

– Salute, Tedesco! – крикнул мне какой-то солдат.

Я стянул с лица очки и лоскут материи.

– Salute, amico! – ответил я итальянцу со смуглым и бородатым лицом, стоявшему рядом.

– О, вы говорите по-итальянски, – обрадовался он, протягивая мне руку.

Я пожал ее.

– Да, говорю, amico, – ответил я, улыбаясь.

Странно, что многие немцы быстро выучивают итальянский язык, зато итальянцам немецкий, по-видимому, дается с большим трудом.

– Molto buono (очень хорошо), – ответил он, энергично пожимая мне руку и с любопытством глядя на меня. – Вы приехали с передовой? – спросил он.

Я заверил его, что оттуда, и показал дыру на бензобаке.

– Дева Мария! – воскликнул он, и не прошло и секунды, как меня окружила толпа толкающих друг друга итальянцев.

Когда солдаты немного успокоились, я сообщил им, что меня обстрелял истребитель «Харрикейн». Тут же раздались возгласы восхищения моим мужеством и проклятия в адрес гнусного британского пилота и его самолета. Это продолжалось до тех пор, пока я не слез с мотоцикла и не намекнул, что мужественным бойцам не мешает иногда освежиться.

– Si, si, amico! – Мне протянули бутылку кьянти.

Вино освежило меня, но, не являясь большим любителем спиртного, я постарался выпить не очень много, опасаясь, что меня развезет от жары.

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Отто Шмидт
Отто Шмидт

Знаменитый полярник, директор Арктического института, талантливый руководитель легендарной экспедиции на «Челюскине», обеспечивший спасение людей после гибели судна и их выживание в беспрецедентно сложных условиях ледового дрейфа… Отто Юльевич Шмидт – поистине человек-символ, олицетворение несгибаемого мужества целых поколений российских землепроходцев и лучших традиций отечественной науки, образ идеального ученого – безукоризненно честного перед собой и своими коллегами, перед темой своих исследований. В новой книге почетного полярника, доктора географических наук Владислава Сергеевича Корякина, которую «Вече» издает совместно с Русским географическим обществом, жизнеописание выдающегося ученого и путешественника представлено исключительно полно. Академик Гурий Иванович Марчук в предисловии к книге напоминает, что О.Ю. Шмидт был первопроходцем не только на просторах северных морей, но и в такой «кабинетной» науке, как математика, – еще до начала его арктической эпопеи, – а впоследствии и в геофизике. Послесловие, написанное доктором исторических наук Сигурдом Оттовичем Шмидтом, сыном ученого, подчеркивает столь необычную для нашего времени энциклопедичность его познаний и многогранной деятельности, уникальность самой его личности, ярко и индивидуально проявившей себя в трудный и героический период отечественной истории.

Владислав Сергеевич Корякин

Биографии и Мемуары