Побег из Бухенвальда

Март выдался на редкость теплый. Каждый день сидел я возле могилы-погреба, не хотелось в дом заходить, лечь бы тут рядом и уснуть навсегда. Но теплая погода была не кстати. В домах лежали мертвецы и издавали такой ужасный запах, что даже на улице невозможно было находиться. Не смог я больше жить среди мертвецов, побоялся, что с ума сойду. Стал готовиться в путь. Доел все, что у меня осталось, взял свое добро, деньги золотые и просто кусочки золота. Вспомнил про золото, которое видел на столе у соседа. Но передумал брать, ведь не мое это добро, да и в крови человеческой оно. Свое возьму, может пригодиться, а если нет, то выброшу. Постоял у могилы, поцеловал порог дома, ушел уже под вечер. Всю ночь шел, но до восхода солнца только полпути прошел. Увидел скирду соломы возле дороги, прилег на солнышке и крепко уснул. Когда проснулся, снова продолжил свой путь. К вечеру я добрался до Золочева. Увидел людей и глазам своим не поверил, не надеялся уже увидеть живую душу.

— Дядя Тима, а что с вашей деревней стало? Вы хоть один раз там были после этого?

— Бывал и часто.

— А почему вы не женитесь, скучно ведь жить одному?

— Не могу, Гриша, больше жениться. А тайну тебе расскажу, но ты молчи и никому не говори. Эта тайна от народа скрыта, но все же государственные решения доходят до людей, ведь сама жизнь о них рассказывает.

Пришел я в Золочев, сел на поезд, народа было мало.

Дети ходят по вагонам и просят что-нибудь поесть. На сиденье сидело трое мужиков, и я решил подсесть к ним, послушать, о чем они говорят. Разговор они вели о хлебе, в каком торгсине дешевле. Спросили и меня.

— А ты в какой торгсин едешь?

— Не знаю, куда еду и не знаю, что такое торгсин.

— А ты часто в городе бываешь?

— Первый раз после зимы еду. В прошлом году был перед жнивами.

— Ясно, почему ты не знаешь, что такое торгсин, все про них знают, ведь это где золото меняют на хлеб.

(Только намного позже я узнал, что это сложное слово, состоящее из двух слов: торговля с иностранцами. Открывались магазины, где за золото иностранцы, а позже и советские граждане могли покупать то, чего не было в обычных магазинах. Во время же голода в этих пунктах обменивали хлеб на золото. Объяснение автора)…

Вначале, когда зерно стали вывозить из сел, взамен привозили хлеб печенный из города, а потом объявили, что нужно самим за хлебом ехать в город. Эти магазины назвали торгсинами. А вам, что, никто не объявлял?

— Нет, никто.

— А как же вы зиму пережили или у вас хлеб никто не забирал?

— Хлеб весь забрали и люди все помирали, со всей деревни один я в живых остался.

Решили мы все ехать в дешевый торгсин. Народу было очень много, еще с вечера становились в очередь.

Так я за кусочек золота купил четыре буханки хлеба.

Вспомнил свою деревню. Ведь жили там люди богатые, у каждого золотишко было, а с голоду все умерли. Это работа Разумовского. Не сообщил нам ничего о торгсинах. Недаром говорил, что все будут помнить его. Вот, Гриша, я тебе и рассказал всю тайну. Чтоб построить тяжелую индустрию, нужно золото, а золото почти все было у людей на руках. Вот и решили забрать у людей зерно, чтоб они ехали в город и покупали хлеб за золото, ведь человек все отдаст за кусок хлеба. Так и собрали добро людское.

— Дядя Тима, а сейчас, кто-нибудь живет в вашей деревне, давно вы там были?

— Я там бываю часто, сам знаешь, мои все там похоронены. Первый раз я пошел туда, как только окреп. Жутко было смотреть на это зрелище. Не доходя до деревни пару километров, я увидел клубы дыма, а смрад был невыносимый. Спалили нашу деревню, чтоб зараза не распространялась, а потом трактором все заровняли, как будто и не жили там люди… устроился я кочегаром, так и работаю здесь… Гриша, а ты помнишь ту лекцию о происхождении человека, ты ведь тоже тогда был, я тебя там видел.

— Да, помню, вы еще подошли к лектору, посмотрели на него и вышли.

— Да, Гриша, когда этот лектор вышел выступать, я своим глазам не поверил. Ведь это был Разумовский, старый конокрад, убийца нашей деревни. Ишь как в люди выбился! Я подумал, подойду поближе, в глаза ему посмотрю. У меня было такое состояние, что я готов был ему горло перегрызть за всех: за всю деревню, за мою семью, за детей, которых убили родители. Если бы он сообщил нам, что в городе меняют золото на хлеб, то никто бы не умер, у нас деревня была дружная, в беде никого не оставили бы. Решил я сжечь его в его собственном доме, но Бог уберег меня от этого душегубства.

Да, Гриша, есть все-таки Бог на свете.

— Дядя Тима, что с вами, почему вы так говорите?

— Да не было мне покоя, выследил, где живет этот изверг. Стал делать подготовку для исполнения моего приговора. Еду как-то в трамвае после работы, решил кое-что купить для этого дела, и вдруг знакомый голос.

— Никак из Панской будешь? Тимофей, да неужели это ты?

Смотрю, да ведь это же Павел Матвеич, штундист наш. Разговорились по дороге. Он ехал на свое собрание и меня пригласил. Я, конечно, не хотел ехать на их собрание, но очень хотел с ним поговорить, меня жгло всего внутри. Он это заметил и стал так душевно со мной разговаривать.