В эту же ночь два санитара — Володька и краснорожий пьяница Федор избивали восемнадцатилетнего тихого больного Гусева. Вор-карманник Микола Вакулюк пошел ночью в туалет и, услышав приглушенные крики в раздевалке, быстро разбудил нас. Санитары не ожидали нашего появления и оторопели. Перепуганный Гусев стоял с разбитым в кровь лицом рассматривая стены и пол, забрызганные его кровью. На поднятый нами шум прибежала сонная медсестра и стала уговаривать нас ложиться спать и не вызывать в отделение дежурного врача, обещая, что утром сама обо всём доложит.
Утром врачей не интересовало то, что произошло ночью.
На следующую ночь я проснулся от сильного крика.
Кричал больной Казаков, руки и ноги которого были растянуты и привязаны к спинкам кровати. По лицу с разбитых губ и десен текла кровь. Прыщ сидел на нем и наносил ему удары металлической отмычкой. Он сидел ко мне спиной и перепугался до смерти, когда я на него налетел сзади и потащил на соседнюю кровать, чтобы привязать его. Прыщ умолял, чтобы я не делал этого и обещал сам лично вызвать дежурного врача больницы. Многие больные уже проснулись и, находясь в коридоре орали и колотили руками и ногами в дверь, вызывая медсестру. Она потребовала всем разойтись по палатам и прекратить шуметь, обещая, что утром она доложит врачу о случившемся. Николай Петрович вызвал Казакова и, обнаружив на его теле следы сильных побоев, отправил его в городскую больницу на обследование. Вечером его привезли обратно, но Николай Петрович на этот раз тоже постарался не выносить «сор из избы», правда, после этого случая избиения больных санитарами прекратились.
В декабре врач отменила мне все лекарства и выпустила работать грузчиком. Транзисторный приёмник снова был у меня и каждое утро палата просыпалась под гимн Америки. Теперь я на больничном грузовике три раза в неделю ездил в Кривой Рог на базу и сидел в машине вместе с Васей-шофёром и толстым Васей-экспедитором. Слово «база» звучит очень громко, на самом деле это был склад в полуподвале многоэтажки, откуда полная женщина выдавала нам продукты в бидонах и коробках. База располагалась в самом центре города, через дорогу от неё был детский садик, где работала моя мама, а на соседнем доме висела серьёзная вывеска «Областной КГБ».
К жизни на Гейковке я привык и теперь мрак помещения совсем не давил на меня. Меня там ждали друзья, иногда выезжавшие на свои короткие «гастроли» в местной электричке, привозя тонкие «шмели» бедных трудяг, не задумывались о чьих-то слезах, быстро превращая их в горилку. Правда, рецидивист Колька Серый влетел на курс серы, прописанный ему в наказание за приготовление чифира.
— Серов, это тебе не лагерь, там ты был никому не нужен, а здесь я тебя вылечу от употребления этой гадости, — повторяла ему моя врач, отвечая на его просьбы отменить уколы. — Чем я могу тебе помочь? Тебе дадут грелку, чтоб лучше лекарства рассасывались.
Теперь «Серый» ни днем ни ночью не расставался с горячей грелкой, залитой до верха… свежим чифирем.
Поступил «подлечиться» в больницу подпольный коммерсант Юрка Лис, до этого просидевший в зонах много лет. Надоело ему в лагерях сидеть, а для работы на советских заводах он был чересчур умный. Случай его выручил. В поезде вместе с ним в купе ехала пьяная компания, слово за слово — и драка. Он один, а их много. Он взял и откусил одному ухо. Попал в дурдом за это и получил вторую группу инвалидности то, что и надо бывшему зеку. Вот теперь он сам наведывался в дурдом, чтобы подтвердить, что он всё ещё дурак и чтобы вторую группу не отменили.
Юрка всех любил угощать, денег у него «куры не клюют». До Гейковки он возил и продавал ковры из Молдавии и жизнь спекулянта ему нравилась. Пришли менты к нему в дом, а там на всех стенах рядами ковры развешаны, даже на кухне и в туалете.
— Всё, мы взяли тебя с поличным, — показывая на ковры, говорят ему милиционеры, готовые его арестовать.
— С чего это вы взяли, что я продаю эти ковры? Они меня защищают от черной магии ведьмы, что живет в соседнем доме и чем больше этих ковров висит на стенах, тем меньше сила её чар проникает в мой дом, — разъяснил он ментам.
Милиция поняла, что имеет дело с дураком и больше к нему не приставала.
86
БЕДА С БРАТОМ