Побег из Шапито

Вру, вру, вру, в рубахе парень.
Рад, рад, рад, родился.
Вру, вру, вру, в рубахе парень.
Рад, рад, рад, родился.
Я родился во фраке,
в африканском мраке.
Враки,
что я сын макаки.
Шим —
пан —
зелено-молодо молодо-зелено!
Хотите, чтобы спели вам?
Нате, мы и спели вам!
Я весел, талантлив, почти гениален!
Не просите, нет, чтобы я остановился.
Вру, вру, вру, в рубахе парень.
Рад, рад, рад, родился.

Зайчата запрыгали от восторга, договорились о следующем уроке и побежали к родителям.

Ман-Кей зачарованно сказал петуху:

– Петер, рубишь фишку? Я счастлив, даже слишком, ведь у меня есть ученики теперь! Это круто, поверь!

– Нихт сомнений, – произнёс тенор. – Но я бы хотеть иметь счастье наблюдать воспитанников строгий классический вокал.

Гуру Кен долго слонялся по лесу. Он был за холмом, прошёлся по дну большой низины, выбрел на берег озера, но нигде не встретил Колючего. Воистину, высматривать ежа в бору – всё равно что искать иголку в стоге сена.

Наконец, австралиец увидел Серёгу. Волк куда-то спешил, и кенгуру его окликнул.

– А, боксёр, – на бегу сказал серый хищник. – Гуляешь?

– Нет, Колючего ищу. Ты не знаешь, куда он мог деться?

Серёга остановился и проворчал сердито:

– Знаю. Он молчит, но я понял, что он грандиозно на вас обижен. Я пока не ведаю причины, но если вы задели моего друга незаслуженно, я поразмыслю над тем, чтобы на несколько минут забыть о дипломатической неприкосновенности и наказать виновных так, как посчитаю нужным.

– Подожди, подожди. – Гуру замахал лапами. – Я ищу Колючего, чтобы извиниться. Помнишь, что ты говорил о лидерстве и ответственности?

– Ну.

– Я пытаюсь исправить ошибки друзей. Взять ответственность.

Волк как бы поднял брови, размышляя над словами боксёра:

– Хорошо, попробуй. За мной.

Серёга прибежал к пригорку, покрытому зарослями юных берёзок. Гуру не отставал. Волк молча мотнул головой, мол, лезь наверх, и потрусил по своим делам. На прощание он посмотрел австралийцу в глаза. Кенгуру почудилось, будто Серый пожелал ему удачи.

Гуру Кен полез в чащу и почти сразу же услышал бренчание гитары и невесёлый, с хрипотцой, фальцет Колючего:

В тёмном лесе ветер свищет,
от бобра добра не ищут,
от добра бобра ведь тоже,
так сказал мне волк Серёжа.

В небе пасмурном зарница,
на просторе реет птица.
Над главою непокорной
ты не вейся, ворон чёрный.

Ты, Колючий, туп, как дятел,
ты, Колючий, явно спятил:
ты к ним с честными устами,
а они с чем под хвостами?

Кенгуру взобрался на пригорок, вышел из-за берёзок:

– Колючий, ты прости нас, пожалуйста, а?

Ёж смерил австралийца долгим и каким-то отсутствующим взглядом.

– А, Гуру, садись типа, – промолвил наконец шпанёнок. – Петь будем.

Глава 5

Прохор был невысок, сутуловат, смугл лицом, которое заросло щетиной, кудрявыми волосами и бакенбардами. Этими чертами лесник напоминал одновременно Эм Си Ман-Кея и великого русского поэта Пушкина. Корреспондент Павел Гришечкин не видел шимпанзе, поэтому сразу вспомнил Александра Сергеевича.

Правда, тамбовский Пушкин выглядел слегка бомжевато и неизысканно. Стихов не декламировал, хотя и был страстным болтуном. Журналист решил, что словоохотливость развилась у лесничего из-за отсутствия собеседников.

Конечно, попробуй-ка поживи месяцами в одиночку. Невольно обрушишь на первого же встречного всё накипевшее. Прохор усадил гостя за стол, поставил чайник, достал сушки. Павел подумал, что эти сушки, возможно, помнят времена Наполеона.

– Это хорошо, мил-человек, что ты именно сейчас припожаловал, – чуть шепелявя, говорил лесник. – Ведь сейчас самые такие зори да соловьи, когда душа распахивается и хочется воспарить над этой всей грешной землёй да улететь к чертям на кулички отсюдова, а то пенсию и ту зажали, гроши платят да по линии лесохозяйства никаких шишей не хватает, но кормушки-то зимние лосю никто не отменял, и соль самому приходится покупать, только соли-то мало, но я тебя всё равно накормлю завтра таким шашлычком, прямо с перчиком, ты даже не волнуйся, всё покажу, раз ты у нас пресса, ведь места-то тут историцкие, мил-человек, поэтому ты про государственную денежку обязательно в своей газетке пропечатай, мол, никаких средств не хватает, а вечерком пойдём вечернюю зарю поглядим, ведь аж крылья форменные вырастают, когда смотришь…

– Я… Мне… Тут… Это… – пытался вставить Павел Гришечкин, но у него не было никаких шансов.

Наконец корреспондент окончательно разозлился и заорал: