Побег из Шоушенка

В 1952 году Брукс, который прикончил свою жену и дочь, проигравшись в покер, еще когда Кулидж был президентом, был освобожден. Как обычно, государство в своем милосердии позволило ему выйти на свободу только тогда, когда любой шанс влиться в общество остался для него далеко позади. Хетлену было 68. Он страдал артритом. И когда он выходил из главных ворот тюрьмы с бумагами, свидетельствующими о его освобождении, в одном кармане старенького пиджака и автобусным билетом до Грейхоунда в другом, он плакал. Он шел в мир, который был ему так же чужд, как земли, лежащие за неизведанными морями, для путешественников пятнадцатого века. Для Брукса Шоушенк был всем, был его миром. Здесь он имел какой-то вес, был библиотекарем, важной персоной, образованным человеком. Если же он придет в библиотеку Киттери, ему не доверят даже картотеки. Я слышал, бедняга умер в приюте для престарелых в 1953 году. Он продержался на полгода больше, чем я предполагал. Да, государство сыграло злую шутку с этим человеком. Сперва заставило его привыкнуть к неволе, потом выкинуло за тюремные стены, не предоставив ничего взамен.

Энди был библиотекарем после ухода Кетлена в течении 23 лет. Он проявил все ту же настойчивость и силу, что я неоднократно наблюдал у него, чтобы добиться для своей библиотеки всего необходимого. И я своими глазами видел, как тесная комнатушка, пропахшая скипидаром, поскольку раньше здесь находилась малярная подсобка с двумя убогими шкафчиками, заваленными «Ридер Дайджест» и географическими атласами, превратилась в лучшую тюремную библиотеку Новой Англии. Он делал это постепенно. Повесил на дверь ящик для предложений и терпеливо переносил такого рода записки, как «пожалуйста, больше книжек про трах» или «искусство побега в двадцати пяти лекциях». Энди узнавал, какими предметами интересуются заключенные, а потом посылал запросы клубы Нью-Йорка и добился того, чтобы два из них, «Литературный союз» и «Книга месяца», высылали ему издания из своих главных выборок по предельно низким ценам. Он обнаруживал информационный голод у заключенных, и даже если дело касалось таких узкоспециальных вещей, как резьба по дереву, жонглерство или искусство пасьянса, всегда умел найти нужную литературу. Конечно, не забывал о популярных изданиях – Стенлей Гарднер и Луи Амур. Он выставил шкафчик с книгами в мягких обложках под контрольной доской, тщательно проверил, возвращаются ли книги и в каком состоянии, но они все равно быстро затрепывались до дыр, с этим ничего нельзя было поделать.

В августе 1954 года он стал подавать запросы в Сенат. Комендантом тюрьмы тогда уже был Стэмос. Этот человек уверился в том, что Энди – нечто вроде талисмана, и проводил много времени в библиотеке, болтая с ним о том, о сем. Они с Энди были на короткой ноге, Гред часто усмехался и даже похлопывал его по плечу.

Как-то он начал объяснять Энди, что если тот и был банкиром, то эта часть его жизни осталась в прошлом, и пора бы приспособиться к изменившейся ситуации и привыкнуть к фактам тюремной жизни. В наше сложное время для денег налогоплательщиков, идущих на содержание тюрем и колоний, есть только три позволительные статьи расходов. Первая – больше стен, вторая – больше решеток и третья – больше охраны. По мнению сената, продолжал Стэмос, люди в Шоушенке, и Томэстене, и в Пицфилде – отбросы общества. Раз уж они попали в такое место, они должны влачить жалкое существование. И ей богу, для заключенных действительно ничего хорошего не светит. И от твоего желания зависит слишком мало, чтобы ты мог что-то изменить.

Энди улыбнулся едва заметно и спросил Стэмоса, что случится с гранитным блоком, если капли воды будут падать на него день за днем, в течение миллиона лет. Стэмос рассмеялся и хлопнул Энди по спине:

– У тебя нет миллиона лет, старик, но если бы был… я уверен, ты сделал бы все, что захочешь, вот с этой усмешечкой. Продолжай писать свои письма. Я могу даже опускать их для тебя, если ты заплатишь за марки.

И Энди продолжал. Хотя Стэмос и Хедлей уже не могли увидеть итогов его трудов. Запросы для библиотечных фондов регулярно возвращались ни с чем до 1960 года, затем Энди получил чек на две сотни долларов. Сенат пошел на это в явной надежде, что надоевший проситель наконец заткнется. Но не тут то было! Энди только усилил нажим: два письма в неделю вместо одного. В 1962 году он получил четыре сотни долларов, и до конца шестидесятых на счет библиотеки каждый год, с точностью часового механизма, высылались семьсот долларов. В 1971 году сумма была увеличена до тысячи. Не так уж много, если сравнивать с субсидией, получаемой средней библиотекой в небольшом городке, но на тысячу долларов можно купить достаточно Перри Мейсона и вестерна Джека Логайа. К этому времени вы могли зайти в библиотеку, разросшуюся до трех просторных комнат, найти почти все, что желаете. А если чего-то не нашли, то Энди сможет помочь, будьте уверены.