Побег из жизни

— На сегодня хватит, — сказал Андреев, устало откидываясь на стуле. — И вот что, Малов. Об этом, что сегодня здесь говорил и вообще о беседе нашей, никому не выболтай. Ни слова. Даже матери. Понял?

Оформляя пропуск Малову на выход из здания комитета, Савченко не утерпел. Он спросил Генку:

— Как пленка-то называлась чувствительная?

— Дубль Икс, — ответил Генка.

Постучав пальцем по лбу своему и затем по столу, Савченко с иронией сказал:

— Дуб ты! Икс! А еще в армии служил! — И ушел, оставив Генку с раскрытым от недоумения ртом.

После ухода Малова Андреев сказал, обращаясь к Савченко:

— Сморчков-то Сморчков, да вон еще, оказывается, кто. Придется тебе ехать в Тулу. Может быть, даже устраиваться-в этот самый Лагутвинский комбинат приемщиком заказов на портреты. Во всяком случае, необходимо познакомиться с Николаевым, а затем будем решать, что дальше делать.

— Ну что ж, — сказал Савченко, — поедем в Тулу чай пить с тульскими пряниками. Чем плохо.

ПОД РЕТУШЬЮ

Сообщение, полученное Андреевым от Савченко из Тулы, оказалось совершенно неожиданным: приемщик Николаев еще в марте этого года не возвратился из поездки на Урал. По некоторым обстоятельствам можно предполагать, что Николаев, находясь в Нижнем Тагиле, утонул в реке.

Подробностей о Николаеве узнать не удалось, потому что вскоре после его гибели портретный цех был ликвидирован по указанию из Москвы. Никакого делопроизводства или архива не сохранилось. Личного дела Николаева в комбинате бытового обслуживания не имеется. Где он работал раньше — неизвестно.

Директор комбината Сугробов считает, что единственным человеком, который может сообщить что-либо о Николаеве, является бывший заведующий портретным цехом Яков Григорьевич Лепихин. Он принимал Николаева на работу. Теперь Лепихин живет в Москве.

«Итак, обрыв, — думал Андреев. — Как-то странно замыкается круг».

— Что же он купаться там пошел, что ли? — выспрашивал Андреев вернувшегося в Москву Савченко. — Ведь это, говоришь, произошло в марте.

— В марте, — подтвердил Савченко. — Он не купался, конечно, а утонул в проруби. Так, по крайней мере, стало известно в комбинате.

Через несколько дней Савченко вылетел в Тагил. Сам же Андреев занялся поисками Лепихина.

Заведующий портретным цехом был вскоре разыскан и вызван, но только не к Андрееву. Лепихина пригласили в отделение милиции по месту жительства, что для него было не впервые.

И вот он перед начальником отделения милиции, который ему задает вопросы в присутствии Андреева, сидящего в стороне:

— Чем занимаетесь сейчас, Яков Григорьевич?

— Не работаю, товарищ начальник, на пенсии.

— Да вы еще молодой совсем, как же так на пенсии?

— По болезни, по инвалидности, — объяснил Лепихин.

— И давно не работаете?

— Вот уж несколько месяцев.

— А в последнее время где работал?

— В Лагутвинском комбинате, — отвечал Лепихин кратко, стараясь не распространяться.

— В Тульской области, значит?

— Да, в Тульской, — неохотно подтвердил Лепихин.

— Как же так. Живете в Москве, а работали в Тульской?

— Это было временно.

— А сколько времени работали?

— Что-то около года.

— Впрочем, меня интересует другое: Сугробов сказал, что когда закрылся портретный цех, вы увезли с собой все документы на приемщиков. Так ведь?

— Ну, увез тогда трудовые книжки, — подтвердил Лепихин.

— Для чего увезли?

— Раздать их приемщикам, чтоб не ездили все зря туда. Цех ведь срочно ликвидировали.

— А почему срочно так? Кто велел?

— Я и сам не знаю. Директору нашего комбината Сугробову звонили ночью из Москвы. Утром он пришел наполоханный. Вызвал меня и день один сроку дал ликвидировать. Ты, кричал, эту лавочку прикрывай немедленно. Я забрал трудовые Книжки и выехал из Лагутвинска. А приемщики отчитались переводами, если кто деньги должен был, по квитанциям. Не знаю, зачем спрашиваете меня. Там все точно отчитались.

— Сугробову кто звонил, не знаете?

— Из Главного управления начальство, из инспекции — Сорокин, кажется... Сугробов тогда говорил: его ночью Сорокин звонком из Москвы поднял и долго наставления по телефону делал, он замерз даже, в исподнем белье стоял. А утром чуть свет на работу заявился. Ликвидируй, говорит мне, немедленно. Я еще оттянуть попытался. Ладно, говорю Сугробову, ликвидируем постепенно, ты сообщи в инспекцию, что ликвидировал, мол, да и только. А он как замахал руками на меня. Что ты! Что ты, говорит, немедленно ликвидируй! Не сносить головы нам с тобой! Я тогда сам испугался, что, думаю, стряслось такое? И сейчас невдомек — чего цех ликвидировали?

— Ну, а с книжками как? Все роздали?

— Все, — сказал Лепихин.

— Не могло так быть, Яков Григорьевич. Не все.

— Ах! Вы, наверное, про те две, что не явились, за ними хозяева.

— Вот именно. Где они?

Лепихин замялся и сказал:

— Принесу вам завтра, если нужно.

— Нет, Яков Григорьевич. Не завтра, а сейчас. Срочно нужны. Они у вас дома, наверное?

— Да, дома. То есть дома, но не у меня. Я их у родственников своих оставил, у сестры двоюродной.

— Тогда вот что. Наш сотрудник поедет с вами на машине, и сейчас же привезите сюда книжки.