Побег к смерти

Вероятно, она лежит в габардиновом саквояже, который стоит сейчас между Вериными и моим ногами. Габардиновый саквояж, который даже не запирается.

Эти мысли вихрем пронеслись в моей голове в какую-то долю секунды. Я все еще смотрел на женщину с облупленным носом. Потом повернулся к Вере и увидел, что она тоже внимательно смотрит на женщину.

Она задумалась и, вероятно, не заметила, что я смотрю на нее. В ее глазах было сначала раздумье, потом они сверкнули от с трудом сдерживаемого волненья.

Это выражение исчезло так же быстро, как и появилось. Но это выдало ее мысли, как будто она высказала мне их вслух.

В свое время я рассказал ей и об этом юкатанском эпизоде. Она тоже смотрела на женщину, и ей тоже в голову пришла та же мысль, что и мне.

Она тоже поняла значение баночки с мазью от загара.

Мои нервы до предела натянулись, как резина, готовая вот-вот лопнуть. Я хотел под каким-нибудь предлогом уйти, чтобы в мужской уборной проверить содержимое своего саквояжа. Но вряд ли это теперь возможно. Все, что я теперь буду делать со своим багажом, даст Вере понять, что я тоже догадался о важности этой мази.

Стоявший около меня габардиновый саквояж буквально обжигал мне ноги. Мне казалось, что все, кто находится сейчас в зале аэровокзала, смотрят на мой саквояж.

Вера разыгрывала высшую степень беззаботности. Именно так она поступает, когда задумает что-то. Она порылась в сумочке и достала пачку сигарет и пачку спичек. Она взяла сигарету в руки, чиркнула спичкой и вдруг вскрикнула. От ее неосторожного движения загорелась вся пачка.

— Черт, — воскликнула Вера, она бросила сгоревшую пачку спичек и наподдала ее ногой.

Я понял ее игру. Я видел все так ясно, как будто я сам это придумал. И я не на шутку испугался.

Она повернулась ко мне и показала почерневшие от дыма пальцы. Глаза пылали псевдорусским гневом.

— Черт! Черт! Как я могла быть такой дурой? О, Питер, пожалуйста. Ой, как жжет, ужасно жжет. У вас нет ничего в саквояже? Чем-нибудь смазать?

— Подождите, — сказал я. — Вот нам аптечный киоск. Я попрошу у них какую-нибудь мазь.

— Нет. Он еще закрыт. Еще рано, Питер. Я видела у вас в ванной комнате мазь от ожогов. Крем от загара. Он очень хороший. Он у вас в саквояже?

Я не мог сказать «нет». Я мог бы сказать, что я оставил все лекарства на квартире. Но это будет означать конец Веры в моей жизни. Одним небесам известно, как бы она это устроила, но она ни за что не полетела бы со мной в Новый Орлеан. Она не могла оставить баночку в Мехико.

В течение нескольких секунд у меня было большое желание поступить именно так. Мне очень хотелось посмотреть, как бы она тогда заметалась. Но я отказался от этой мысли, потому что я считал, что мне необходимо встретиться в Новом Орлеане с Холлидеем лицом к лицу. А для этого лучше держать Веру при себе, даже ценой того, чтобы она увидела эту баночку с мазью от загара.

Лучше держать ее заложницей.

— Питер, — продолжала кричать она. — Пожалуйста. Мне больно. Посмотрите в саквояже. Пожалуйста.

Я нагнулся и расстегнул «молнию» габардинового саквояжа. Порылся там с рубашках, нащупал ручку бритвы и колючую щетину щетки.

Там или не там баночка? Если нет, я проиграл. Если там, то, хотя меня и ожидает серьезная опасность, я все-таки имею шанс на победу.

Мои пальцы дотронулись до чего-то гладкого и круглого. Я вытащил этот предмет. Баночка с мазью здесь. Все в порядке.

Часть 3 НОВЫЙ ОРЛЕАН

Глава 20

Я никогда не разглядывал эту баночку. Это была круглая баночка из-под кольд-крема. Американского производства, но с испанской надписью на этикетке.

Тяжелая, с волнением заметил я. Тяжелее, чем можно было ожидать от обыкновенной баночки с кремом.

— Скорее, Питер, — капризно кричала Вера. — Дайте мне.

Я взглянул на нее. Несмотря ни на что, я невольно восхищался ею. Успех всей ее отчаянной деятельности зависит от того, передам я ей эту баночку или нет, и тем не менее она отлично владела своим лицом. Выражение лица было самое правильное: немного волнения, немного досады на свою собственную глупость и неловкость и на свою медлительность.

— Я помажу вам, — сказал я. — Я с отличием окончил курс первой помощи. Давайте вашу руку.

Она протянула руку. Обожжен был только один палец. Я отвинтил крышку. Вероятно, банка была полная до того, как Дебора израсходовала немного, смазывая мою спину. Это была пытка: знать, что решение всех проблем находится сейчас в моих руках и я ничего не могу сделать.

Я помазал ей палец. Руки ее дрожали. Все еще держа баночку в руке, я пошарил в саквояже и нашел бинт. Аккуратно завязал ей палец.

— Вот так. Пальчик как новенький.

Я завинтил крышку. Вера только смеялась.

— Какая же я дура. Такая неловкая. Питер, дайте мне мазь. Она будет у меня в сумочке. Хорошо?

Я ожидал эту просьбу.

— Я бы на вашем месте не стал с ней так возиться. Эта мазь хороша только для солнечных ожогов. Потерпите до Браунсвилля. Там мы купим какое-нибудь более подходящее средство.

Я знал, что она не сможет возражать против этого. Она не решится поднимать из-за нее спор из боязни вызвать мои подозрения.